Я нарезала лимон, разломала шоколад, и мы выпили в полном молчании. Дядя Боря глядя на то, как я морщусь, усмехнулся и без перехода спросил:
— Что Митяй мой тебе не по вкусу пришелся? — и хитро на меня так посмотрел.
— Все-то ты знаешь, — закивала я, — Я ему конечно безмерно благодарна, он мужу моему, да и мне жизнь спас, но… — я замолчала, подбирая слова.
— Но то, что он подключил твоего мужа в аферу с заводом, тебе не нравится, — закончил за меня крестный, а я на него уставилась.
— Так ты в курсе?
— Девочка, ты что? Вся область на ушах стоит, только и разговору о том, что ген. директора завода сместили, а нового не назначили. Но это знает простой народ. А вот в узких кругах знают всю кашу, что Митяй заварил.
— Что думаешь по этому поводу?
— Гавно дело, вот что я думаю, — отрезал дядя Боря, выпив рюмку коньяка и закидывая в рот лимон, — Не потянет Митяй. Азид его с потрохами сожрет и твоего мужа за компанию. Совет тебе один: уезжай отсюда.
— Я его не брошу, — с вызовом ответила я крестному, а он на меня посмотрел сощурившись.
— Угу, понятно. Дура девка. От меня-то что надо?
— Информация, дядь Борь. Что они делать собираются? На днях уехали, меня в доме полным охраны закрыли, хитростью к тебе, вот, вырвалась.
— Нет, ну, точно дура девка, — хохотнул крестный, — Куда лезешь? Мужики свою башку, гляди того оставят, а от тебя и мокрого места не останется.
— Это мы еще посмотрим, — упрямо заявила я.
— Да-а, — протянул крестный и как-то жестко на меня посмотрел, — Характером в отца, — констатировал он, а я почувствовала, как бледнею.
— Пусть земля ему будет пухом, — произнес он и выпил еще рюмку. У меня руки задрожали, но коньяк я выпила, даже не закусив и почти не почувствовав вкуса.
— Значит, правду говорят, что это ты Витальку мочканула…
Рюмка выпала из моих рук и со звоном разбилась, куда деть глаза я не знала, а что с собой делать, вообще, понятия не имела.
— Как ты могла! — шарахнул тем временем дядя Боря по столу и тот подозрительно заскрипел, — Он твой отец! Был! Понимаешь?! Был!
— Вот именно был! — заорала я, размазывая невыплаканные слезы по лицу, — Только перестал им быть, когда стрелял в меня, в свою родную дочь! Не я начала, понимаешь? Не я! — и заревела в голос. Казалось, такой адской боли я не испытывала никогда. Все эти годы я пряталась, отгораживалась стеной, не пропускала настоящие чувства в душу, но теперь, здесь, глядя в глаза его лучшего друга, я оплакивала его смерть, дурную, проклятую судьбу. И сил остановиться не было. Да и не хотелось. Ничего не хотелось.
