Кто я?
Джинсовое платье, хлюпающие ботинки, короткие, прилизанные водой волосы. Руки с тонкими запястьями, ноги с узкими щиколотками. Сумка на плече. Что еще можно узнать о себе самой, когда тебя вышвыривает в неизвестную историю без сценария?
Где я?
Судя по отсвету на небе по правую от меня сторону, там был город. А здесь, вокруг этого скособоченного приюта бомжей, был пустырь, изящные башни электропередач. Гудение недалекой трансформаторной будки и холм.
Где он?
Тот, кто призывал меня к дерзаниям, по каким-то должно быть очень важным причинам, рядом не оказался. Я одна, и это совершенно не прибавляло мне радости. Но он обещал быть, и, значит, будет. Мы встретимся, если не знакомы, или увидимся снова, если знакомы.
Что дальше?
Промокнув до дрожи, хлюпнула несколько шагов по тротуару взад и вперед. Куда идти, - не знала, что делать, - тоже. Оставалось немного подождать, и история сама подтолкнет к следующему шагу. Это закон. А там, колечко за колечко, звено за звено и цепочка события развернется от начала до конца, и я пройду по ней, как знаменитый герой по лабиринту. Где поворот? Куда выведет? За какой стеной притаилось в нападении чудовище? А вот обратно уже не вернуться. Выход теперь только “после последнего знака препинания”, то есть в конце.
Я размышляла так, потому что мне доводилось уже попадать в “приключение”, или наблюдать за чужими историями со стороны. Только в тех случаях я знала все обо всех и все обо всем. Раньше я была хозяйкой положения, а нынче хозяином был он… Тот, кто слишком долго молчал. Тот, кто родился вместе со мной и неразлучен до самой смерти. Тот, о ком мы говорили до входа в дверь. Мир сов. И сразу после упоминания мира на душе заскреблись коготками тревожные-тревожные чувства. Как бывает тревожно во сне, когда попадаешь ночью на безлюдное место, никто на тебя не нападает, никто не преследует, но явное ощущение чего-то огромного и необратимого рядом всей кожей осязаешь. Великое, могущественное, непознанное нависает над тобой куполом, трогает тебя за руку, гладит по голове, смотрит сверху вниз огромными вселенскими глазами. И даже вдыхать его приходится, так все вокруг пропитано атмосферой невидимой и разумной силы.
— Говори…
Дождь лопал на лужах пузырики с удовольствием ребенка, нажимающего пальчиками на шарики пупырчатого целлофана. Очень быстро, и не надоедливо.
Ничего не происходило.
— Говори!
Но мир сов отвык говорить. Он вообще не умел произносить слова. Сокрытый сам в себе, он изъяснялся косноязычно, не в полную силу и всегда с помощью знаков. Молчание было его вторым лицом.
