И уткнулась лицом в жесткое покрывало постели. Витта копила эти слова долго, и ждала, когда я проснусь, чтобы высказать их. Вместо обиды или упрека, я с чувством признательности сказала:
- Вчера ты очень достойно себя показала - характер и непокорность. Силу духа и бесстрашие. Главарь понял, что ты благородная, и с такими нельзя обращаться, как с девками.
Долгое время мы молчали. Я присела на край, собираясь с мыслями и гадая - как же мне хоть что-то узнать о пленниках. А девушка больше не призывала идти и требовать.
- Я ненавижу тебя... ты виновата во всем на свете. Но я теперь понимаю, почему они так к тебе относятся.
"Они" Витта прошептала со всхлипом. Аверс и Соммнианс, - а не все люди. Что возразить? Нечего. Пусть говорит, от слов ей станет легче, а я выдержу любые обвинения.
- Мы не смогли оставаться в том городке. Через два месяца отца и меня выжили, указав на то, что ни работы, ни крова над головой нам не найти. Мы перебрались в Нордо, пришли туда как нищие. Все, что с собой, это его знания и умения, и моя готовность работать на самом грязном труде. И ведь еще не закончилась война... Как ты думаешь, сколько раз моему отцу приходилось защищать и укрывать меня от вседозволенности цаттов? Даже от любого их грубого слова? И ни разу при этом не согнул спины в поклоне новым хозяевам Берега. Все это он делал ради меня. Я никогда не думала об этом так серьезно, как сегодня ночью. За четыре года, Рыс, он встал на ноги, купил маленький домик на окраине, где оборудовал мастерскую внизу и жилые комнаты над ними. У нас были лошади. Помощник в кузне, а в доме мне для хозяйства вторыми руками соседская девчонка. Отец работал так, что хватало содержать все и платить жалованье, я забыла о голоде или худой одежде, о мозолях и недосыпе. Счастье крепкого ремесленника, дом, дело, семья... только никогда за эти годы я не видела отца счастливым. Он улыбался мне, но за все другие мгновения, когда я могла украдкой за ним наблюдать, отец был мрачен и тосклив. В том городке у него остался хороший знакомый из дома баронской вдовы, от него раз в месяц приходили письма, а раз в три месяца отец сам уезжал. Возвращался туда, понимая, что когда ты вернешься, то будешь искать его... нас, там.
Боясь смотреть на Витту, я в напряжении слушала. Сцепила пальцы рук, молчала, и голова моя сама клонилась к коленям под тяжестью виновности без вины.
- Но эти месяцы шли, уже год, как закончилась война, установились порядки мирного времени, новая власть. Торговля наладилась, и вместе с товарами и купцами с того Берега стали прибывать и слухи. Дочь первосвященника - не блудница и похищенная принцесса, а воительница и героиня. Умна и находчива, перевесила чашу весов к победе, сократив годы кровопролития и тяжелых осад... Не даром Первосвященник вырастил золотую птицу в своем дворце, не поскупившись дочери на наставников и книги, что взрастили в ней знания и языки, а близость к храмам - воспитали доблесть и веру... Так красиво болтали... Потом утихло. И цатты заткнулись о тебе, и наши перестали поносить и высмеивать, называя в отместку шлюхой. Отец чернел. И я возненавидела тебя еще больше за то, что он не переставал ездить в проклятый городок и выспрашивать... не вернулась ли? Не искала ли?
