И, может быть, в моей голове одно и тоже чувство тысячу раз повторялось одними и теми же словами, но я даже вслух стала произносить их, как заклинание:
— Без войны, без врагов, без противостояния… Просто хочется жить…
С рассветом несколько конных один за другим появились на тракте из-за поворота, еще издалека, заметив меня, один поднял арбалет. Я оторвала руку от сумки и замахала, надеясь, что они понимают эти простые слова:
— Стойте! Люди! Не стреляйте! Не стреляйте!
Слезы сами текли у меня по лицу, мне даже не стоило притворятся. Патрульный довез меня до Раомса, в дозорном пункте я повторяла одно:
— Я сама сюда шла, я много знаю и все скажу, — и кивала на отданные карты, которые уже были в чужих руках, — это ценно. Это ведь ценно?
Цатты переговорились на своем языке, и один ушел. Я заплакала еще больше, но никто прогонять не стал.
— Помолчи…
Когда ратник вернулся и прозвучала команда: «Раздеться!», я попятилась к стенке и обхватила себя руками, но тот раздраженно уточнил:
— Обувь, верх… без грязи в покоях, без вони. Поняла?
По холодным плитам, потом по соломе, а потом и по плетенному ковру, меня довели до богатых покоев замка. Я горела своей целью, и потому мольба моя была настоящей, — едва увидев вельможу, и понимая, что он решит остаться мне здесь или прогонит, я сцепила руки у груди:
— Умоляю, господин…
Он махнул и я замолчала. Мужчина был немолод, одет богато, но не броско, для войны, а не для балов. Карты лежали на столе, он уже просмотрел их и о чем-то глубоко задумался.
— Откуда у тебя это? — Прозвучал наконец вопрос.
— Господин… я взяла это у крестьян… они не пускали меня, а я умру… прошу, позвольте остаться! Я готова на любую самую грязную работу за кров и еду, господин!
— Кто ты, откуда, говори по порядку. Как эта сумка попала к тебе?
Я всхлипнула и собралась, стараясь говорить просто:
— Меня зовут Рыс, я с отцом добиралась до своего села, только он пропал… он поохотится ушел и не вернулся… Мне хватило сил дойти до этих мест, а еда кончилась. В поселке меня нигде не приняли, прогнали, говорят — своих ртов много… я плакала. В лесу на стоянку вышла с костром, там четверо было, охотники. Они погреться пустили и даже каши дали, и смеялись. Говорят — девкой нашей обозной будешь… — тут я дрогнула голосом, и заморгала, напуская слез, — а я честная… Они захмелели, хвастать стали, что мародерили в замке каком-то, да бумаги нашли. Важные, за которые всякий господин много золота даст. И что будут они теперь не по лесам мыкаться, а в богатом ходить. А как перепились совсем, я нашла и взяла… господин, я честная, я лучше умру, а шлюхой не стану! А от многих людей я слыхала, что вы милосердны…
