Молодой цатт, разговаривая с кем-то в стороне, бросил бородачу указание, которое мы понять не должны были.
— Отряды на дорогах видели?
— Когда в сам город добирались, в конце лета, везде были. Сейчас никого нет.
Двое других незнакомцев тоже мотали головами.
— Их самих обыщите, пусть верх снимут и обувь. Деньги все забирайте. Еду оставь.
Это было тому, кто как раз перебирал наши запасы.
Аверс не понимал языка. И когда с меня потянули куртку с возгласом «снять», отпихнул ратника. Я же быстро вцепилась в полы, и запахнулась сильнее.
— Все снять! — И пихнул оружейника в ответ так, что тот покачнулся. — Быстро!
— Не трогайте ее, — рыкнул оружейник глухо и грозно, но я, прижавшись, шепнула быстро:
— Деньги ищут, и все.
Нас друг от друга оторвали, стянули куртки с обоих, зашарили по карманам, за поясами. Приказали разуваться.
Молодой цатт был, судя по всему тем самым Леиром. Он наблюдал за нами со стороны, не проявляясь, но отдавая короткие указания таким тоном, словно просто беседует с тем ратником, что рядом. Но после обыска, когда мы одевались и обувались обратно, приблизился к бородачу и обронил между прочим:
— Что у них с руками? У ткачихи палец черный, у отца ее ожоги.
Я успела обнять оружейника за шею, в порыве дочернего испуга за себя и за него, и опять торопливо бросила:
— Про руки спросят… ожоги, чернила.
— Все хорошо, все хорошо, — Аверс гладил меня по плечам, и по шевелению колючей щетины у виска, поняла, что он кивнул.
— Что ты делаешь? Чем жив?
— Крестьянин я, землю пашу, корову держу и лошадь. Сыну в кузне помогаю, у меня старший из подмастерьев вернулся, на несколько селений один кузнец.
— А дочь твоя?
— Она у меня все умеет, — голос прямо бархатный стал, я его из самой груди слышала, — умница. Ткет, прядет. Хозяйка добрая. Даже грамоте знает. Брат мой ее учил и читать, и писать немного. В городе будет жить.
— Чего пытаете-то? — спросил один из нашей четверки, по виду такой же крестьянин-путник. — Убьете, вражины, или с миром отпустите? Я против вас не пойду, я и рад буду, если вы нашего барона с земли сковырнете. На наших землях его власть хуже войны, живьем сжигает, головы рубит за малую повинность! Хуже ворога! Я один, я и бежал. А хотите и за вас пойду, если хлеба дадите!
— Лошадей забрать, арбалет тоже, только вещи оставить. И отпустить.
Молодой цатт махнул рукой, и бородач замахал руками нам, в сторону ворот:
— Вон, вон проваливайте!
— А лошади наши? — Испуганно выдохнул оружейник, но подчинился тычкам ратника и, схватив с земли сумки, зашагал вперед.
