- Памалчи, дура!..
Наступила неловкая пауза, которую нарушил я, стараясь перевести разговор на деловые рельсы. Моя мысль заключалась в том, что, пока немцы не вывезли к себе в фатерлянд все содержимое колхозных закромов, самое разумное, наверно, раздать весь колхозный урожай по дворам. Мои спутники меня поддержали. Иван Васильевич поблагодарил нас за, как он выразился, «моральную поддержку», поскольку и сам склонялся к такому решению.
- Колхозное добро, - сказал он, - при любом строе сподручнее отобрать. Что при коммунистах, что при фашистах...
Мы распрощались с ним, преисполненные лучших чувств, а он напоследок искренно пожелал нам благополучно перейти фронт.
Так что с немецким старостой у нас получилось полное взаимопонимание, чего нельзя было сказать про наши взаимоотношения с пламенной комсомолкой Фаней, которая почла за благо назавтра же с нами расстаться.
Произошло это совершенно неожиданно, хотя, когда я теперь, через полстолетия, хочу заново осмыслить этот феномен воспаленного войной женского самолюбия, в котором жажда самоутверждения соперничала с жаждой подчинения, мне кажется, что Фаня и не могла поступить иначе. Мы были свидетелями ее собачьей покорности мерзавцу, и потому ей было лучше без нас. И она отмежевалась от нас.
А произошло это так. Теперь, когда мы из ночных воинов превратились в дневных странников, в поле нашего зрения сразу попало множество самого пестрого народа. Мы теперь что ни вечер общались с колхозниками, все с новыми и новыми людьми, которые давали нам приют и пропитание. Ну и кроме того, дорога то и дело сталкивала нас с окруженцами, как и мы, одетыми черт знает во что, представителями самых разных социальных и возрастных групп. Многие из них уже тщетно пытались просочиться сквозь немецкие боевые порядки на востоке и брели теперь на северо-запад, в сторону Вязьмы, где, по слухам, еще дрались в окружении наши войска, или на юго-запад, в брянские леса, где, по слухам, действовали партизаны. Но встречались приверженцы и других маршрутов.
Рядом с двумя такими парнями, идущими поче-му-то на северо-восток, мы устроили в тот день свой получасовой привал. И, вот она, лотерея войны, - этих тридцати минут оказалось достаточно, чтобы Фаня нашла с ними общий язык и они взяли ее с собой. Поскольку мы все спасались «втемную», ничего не ведая о положении на фронте и об оптимальных возможностях его перейти, не зная даже толком, в чьих же руках Москва, такую внезапную смену спутников и маршрута никто тогда не посчитал бы изменой.
