Легкое постукивание по стеклу донеслось до нас уже через какую-нибудь минуту, но тут произошло нечто мистическое. Не успели умолкнуть эти робкие звуки, как на другом конце деревни в небо взметнулись вспышки света, сопровождаемые беспорядочными выстрелами. Было полное впечатление, будто стук в окно стал причиной возпикшей где-то там тревоги. И только когда ветер донес оттуда обрывки пьяной хоровой песни на немецком языке, стало ясно, что мы ошибочно связали два совершенно обособленных факта. Но вопрос - по какому поводу немцы сегодня пируют - приобрел для нас еще большую остроту. Фурманский и его спутники вернулись далеко не сразу. Мне уже стало мерещиться, что они угодили прямо к неприятелю в лапы, когда из темноты наконец возникли три долгожданные фигуры. Было в их походке что-то скорбное, гнетущее, какая-то дурная медлительность отличала ее. Ясно, что они возвращаются с недоброй вестью.
Фурманский опустился возле меня на землю, сунул мне в руку внушительную, восхитительно пахнущую печью горбушку, в которую я немедленно вцепился зубами, ибо не ел хлеба уже одиннадцать суток, и каким-то отрешенным голосом произнес:
- Немцы празднуют взятие Москвы...
Я не сразу понял, почему хлеб, который я продол-* жал со звериной жадностью поглощать, вдруг стал соленым. Слезы неукротимо текли у меня по лицу, а я все неистовее пожирал свою горбушку и испытывал отчаяние уже от того, что не в силах прервать это горестное наслаждение.
Между тем близился рассвет. По словам местного тракториста, в доме которого побывал Фурманский со своими спутниками, здешний вражеский гарнизон был довольно внушительным, но базировались немцы в противоположном конце селения, а сюда наведывались редко. Сегодня они тем более здесь не появятся - еще с вечера, как только им сообщили, что Москва пала, они принялись за шнапс. Узнав, что нас примерно пятнадцать человек и что мы давно голодаем, тракторист и его жена - по словам Фурманского, очень славные и отзывчивые люди - вызвались нас накормить. Они посоветовали нам расположиться в большом колхозном сарае, тут неподалеку, на опушке леса, и объяснили, как туда незаметно пройти. Пока мы будем отдыхать в сарае на соломе, жена тракториста и ее соседка что-нибудь сготовят и принесут нам туда поесть. Это предложение противоречило нашему железному правилу - не заходить в деревни, а тем более не устраивать привалы вблизи вражеских гарнизонов. Но, сраженные вестью о падении столицы, мы враз лишились остатка сил и еле передвигали ноги. О продолжении марша без отдыха не могло быть и речи. Да и куда теперь торопиться, куда идти? На Урал?.. Ощущение безмерной физической усталости дополнилось ощущением полной душевной пустоты и бессмысленности любых наших усилий. И мы покорно побрели в сторону темнеющего вдали леса.
