Когда стемнело и Мурат вывел нас в безопасное место, мы с ним расстались. Его влекла к себе проходящая где-то севернее дорога с мчащимися по ней вожделенными немецкими машинами. Мы же взяли курс на восток, причем твердо решили ориентироваться на лесистые места, на заброшенные проселки и глухие тропы.
Я шел и думал о том, с какой быстротой и рельефностью раскрываются характеры в специфических условиях окружения именно в силу того, что здесь человек любого ранга чаще всего сам должен и сам волен принимать далеко ведущие решения. И еще я думал о том, как причудливо смещается в этих условиях категория храбрости. Какой самонадеянной, эгоистичной и беспечной она становится в сочетании с военным дилетантизмом. И какой опасной.
Мысли были, прямо сказать, невеселые. За ними угадывалось обобщение более высокого порядка - дефицит командных кадров.
И в самом деле, в сорок первом году на фронте я не встретил ни одного офицера, в котором чувствовался бы настоящий профессионал, овладевший современной культурой военного дела, а главное - твердо знающий, как вести себя в ситуации окружения. Ведь то, как распорядился собой политрук в кожаном пальто, следует расценивать не столько как подвиг, сколько как самоубийство. Очевидно, подвигу на войне тоже надо заранее учить. Не в том дело, чтобы в трудный момент быть готовым принести себя в жертву, а в том, чтобы эта жертва не была бесполезна для дела победы. Даже если это самоубийство...
До войны в Доме Герцена на Тверском бульваре помещались кроме Литературного института также редакции журналов «Знамя», «Литературный критик» и «Литературное обозрение». И мы, студенты, пользовались любым предлогом, чтобы заглянуть в одну из трех редакций, обменяться новостями с ответственным секретарем «Знамени» Толей Тарасен-ковым, рассказать о какой-нибудь достойной рецензирования новой книге редактору «Литобоза» Федору Левину или просто посмотреть на Андрея Платонова, который часто печатался тогда в критических журналах под псевдонимом Человеков и всегда был там желанным гостем. Да и нас, молодых критиков, там тоже привечали.
Благодаря такому соседству у меня к 1939 году, когда я был на третьем курсе, насчитывалось уже десятка два критических публикаций, в том числе только что напечатанная довольно злая статья о творчестве Семена Кирсанова, имевшая в литературных кругах некоторый резонанс. Именно ей я, видимо, был обязан тем, что, не будучи членом Союза советских писателей, совершенно неожиданно получил приглашение на общемосковское собрание критиков.
