— И что записывать будем? Как я жалобно плачу и прошу отца отдать всё, что у него есть? — ехидно интересуюсь у громилы.
— Ну и язык, — причитает он и, не отвечая мне, устанавливает камеру посреди комнаты, прямо напротив места, куда меня посадил.
Я же стараюсь не шевелиться лишний раз, чтобы снова не затягивать узел. Решаю, что ничего говорить не буду. Папе и так достаточно того, что произошло, так еще и посылать жалобные видео?
Закончив с расстановкой аппаратуры, он устраивается напротив и включает камеру, нажимая ее на паузу.
— Так что говорить, — снова переспрашиваю. — Плакать и умолять отписать вашему Дитмару половину имущества?
Охранник хмыкает.
— Или половину мало? Всё?
— Слушай, закрой рот. Ты должна сказать на камеру, что с тобой обращаются нормально, правда, держат связанной. Ну и подтолкни его к принятию верного решения, — он разводит руками, а я киваю.
Конечно, скажу.
— Всё поняла? Без лишнего героизма, милая, — уточняет он и кивает, нажав на кнопку запуска.
Делаю как можно более жалостливое лицо и говорю:
— Привет, пап. Меня выкрал Дитмар, но ты, наверное, и так это знаешь, — замолкаю и опускаю голову вниз, а после поднимаю ее и продолжаю: — Надери этому сукиному сыну зад! И не вздумай…
Камера выключается, а я замолкаю, чертовски довольная собой. Бритоголовый зло смотрит на меня и выходит из-за штатива камеры.
— Оборзевшая девка. Я же не то просил записать.
— Ну извини, — язвлю. — Я не обязана.
— Зря ты, Карина. Хозяин разрешил быть грубым с тобой. Очень грубым, — он делает пару шагов ко мне. — Знаешь, что это значит? — спрашивает, присаживаясь на корточки рядом.
— Конечно, — киваю и что есть сил поднимаю правую ногу, попадая ею прямо мужчине в пах. — Примерно это.
Он падает на бок, практически сразу. Скулит и произносит пару неприличных слов типа “вот, сука” и “ты поплатишься, тварь”. Не знаю, откуда в крови этот адреналин, но я почему-то не верю в то, что Дитмар дал ему полную свободу. Он будет меня бить? Вот уж вряд ли.
— Ебучая сука, — встав на четвереньки, произносит бритоголовый.
— Я сказала, что хочу поговорить с Дитмаром.
— Блять, — срывается он и, поднявшись на ноги, отвешивает мне пощечину.
От шока моя голова дергается в сторону, а сердце стучит в груди, как бешеное. Чувствую металлический привкус крови во рту и не могу поверить, что он ударил меня. Таково распоряжение? Это означает, что Дитмару не нужно мое согласие? Он будет выбивать из меня то, что нужно, через своих дружков? Чтобы самому не мараться и быть идеальным?
