Мраморные глаза прищурились. Паша понимал, что снова уводит их от вчерашней точки общения туда, откуда они начинали, но топтаться в том месте было опасно. Пусть лучше считает его придурком и выпускает колючки, об которые он поцарапает кожу, главное, чтобы не внутренности.
— И какую же? Это твое имя.
— Мое имя Паша, с ударением на первый слог. Можешь звать меня Дубнов, я же зову тебя Фостер, — Дуб подождал, пока Ал выйдет на крыльцо, и пошел вниз по ступеням.
— Я заметила. Тебе не очень нравится мое имя.
Паша не стал ничего объяснять. Вряд ли она поймет эти воображаемые рамки, воздвигнутые парнем вокруг нее. Фостер было чем-то абстрактным, общим. А Алекса… совсем другое дело. И называть он ее по имени не собирался. Это прерогатива Филлипса.
— Ты что-то хотела? — вернул разговор в нужное русло, доставая из пачки сигарету.
— Да. Проблема в том, что моя правая ладонь очень болит, и переключать коробку передач я пока не в состоянии. Ты мог бы сегодня отвезти нас в университет?
Не хотел бы, чуть было не ляпнул Паша, но вместо этого согласно кивнул. Вести машину перебинтованной рукой занятие не из приятных.
Алекса села на пассажирское сиденье, а Дуб завалился на ее водительское. Отодвинул дальше кресло, подстраивая его под себя и подкурив сигарету, плавно отъехал от дома.
По салону растеклась рок-музыка, полившаяся из динамиков настроенной радиостанции. Ал не особо любила рок, но решила промолчать. С каким-то непозволительным удовольствием потянула носом ядовитый запах сигарет.
— А за работу водителем что-нибудь платят? — Паша стрельнул в девушку саркастичным взглядом.
Уже знакомые ямочки в ту же секунду, что появились на мужских щеках, вызвали у Алексы внутреннюю дрожь.
Она правильно чувствовала, что сегодняшнее утро снова изменит парня, но теперь старалась сильно не верить в этот образ.
— Боюсь, эту работу тебе придется выполнить бесплатно, Па́-шья!
Чуть язык не сломала, пытаясь правильно проговорить его имя, но Паша только громко рассмеялся, едва не подавившись дымом.
Хрипловатый смех показался Алексе очень заразительным, поэтому засмотревшись на то как брюнет громко смеется, откинув голову назад, улыбнулась и сама.
— Лучше Па-ша́, Фостер!
— Не дождешься!
Ал сама не заметила, как настроение вдруг взлетело ввысь и даже язык прикусила, чтобы не показать Паше.
Взгляд смеющихся глаз переместился с дороги на нее. Всегда темно-коричневая окраска радужки посветлела, превращаясь в расплавленный шоколад, тягучий и теплый. Такой непривычный, что она в нем растворилась. На несколько мгновений нырнула в глубину и даже дыхание затаила, не прекращая глупо улыбаться.
