– А-а-ать, поймал! – хриплый голос бомжа был похож на воронье карканье. В грязных руках он сжимал бьющуюся птицу. Она неистово хлопала крыльями, крутила головой, пыталась клюнуть – но вырваться не могла. С неожиданной ловкостью, одним движением руки он свернул хрупкую шейку. Его не волновало необычное оперение, и уж, конечно, он не собирался загадывать никаких желаний – человеческое существо, опустившееся на самое дно, жило, подчиняясь только инстинкту, требующему пищи. Для пищи вполне годилась небольшая курица, будь она хоть десять раз синей.
Птица была наспех ощипана. Перья унес бродяга-ветер, и они еще долго, грустно кружа, опускались на раскаленный летним солнцем асфальт.
…Василий Петрович сидел, словно громом пораженный. Он не мог пошевелиться, не мог произнести ни слова. Да разве это возможно? Как же так, столько лет, столько десятков лет… уважение коллег… безупречная характеристика… поощрения, премии, грамоты… и вдруг – уволили. Его уволили, сейчас, именно сейчас, когда ему так нужна работа! Он этого никак не ожидал, даже подумать не мог. Рассчитывал работать еще долгие годы, пока хватит сил. Пенсионер, ну и что? Да разве он один работает на пенсии! Он много знает, может поделиться опытом, ему всегда говорили, что незаменим, что он – история этого учреждения, почетный работник. Этот кабинет, стол, стул – не просто рабочее место, где бесцельно протирают штаны бездельники. Это – его любимое дело, его жизнь – да и деньги очень нужны, что греха таить! Дети разъехались кто куда, ищи ветра в поле. Валя болеет постоянно, а лекарства сейчас такие дорогие, такие дорогие… Василий Петрович, словно в тумане, слушал, как коллега, младше его на два десятка лет, воодушевленно увещевал – мол, смотри, начнешь новую жизнь, займешься, чем мечтал. Будет много свободного времени – на себя. На себя… Зачем ему время – на себя?
Несправедливо. Это несправедливо, но… что делать. Работа нужна молодым. И когда сокращение – они, пенсионеры, всегда первые на очереди. Руководство тоже можно понять… Василий Петрович пытался понять и даже сочувствовал начальству. Конечно, они не могут уволить молодых и перспективных. А его… могут. А с ним еще нескольких человек. Но как же это… невыносимо… как жить теперь?
Петрович не слышал, что продолжали говорить коллеги. Вернее, видел преувеличенно приветливые лица, люди так старались скрыть сочувствие. Он не воспринимал слова. Надо уходить красиво, он еще может это сделать. Не надо жалости… им же самим стыдно, и Евгении, и Тамарочке, и Александру Владимировичу. И Ивану Прокопьевичу, он-то ненамного младше… понимает, что следующий… и Виталику, вот ему еще работать и работать… В голове шумело, словно там развернулась стройка и стучали невыносимо громкие, огромные, тяжелые, бьющие прямо в виски отбойные молотки. Он полез в стол за таблетками от давления.
