Последний триумфальный выход на паркет мне устроили два брата-близнеца из ансамбля, что наперебой ухаживали за киношной красавицей. Что они офицеры того самого Комитета, я узнал, когда они пришли на занятия в форме. Не понимаю, как их туда занесло, но что делали в ансамбле, знаю. Танцевали. Агитировали меня после школы поступать в Конторский вуз, обещали протекцию. Стройные красавцы, всегда улыбающиеся – просто реклама. Органам.
Именно благодаря братьям очередной Новый год мы отмечали на Лубянке. В том самом здании, в Москве, на знаменитой площади с Дзержинским на постаменте. В качестве артистов, конечно.
Был слякотный московский декабрь. Вечером мы зашли в незаметную дверь в переулке и оказались в тесном холле с крутой железной лестницей наверх. Я отличился сразу. В ансамбле занимался под фамилией матери, своей стеснялся, а паспорта никто не спрашивал. Когда я предъявил вахтеру в форме комсомольский билет, возникла пауза. Прибежал дежурный офицер, долго сверялся со списком, выясняя, кто я, как и почему. Братья довольно быстро всё уладили. Нормальная контора – без лишней бюрократии.
Моя партнерша не приехала, заболела, слава Богу. Танцевал я с руководительницей ансамбля Галиной, вполне возможно, Николаевной. Заключительным номером шел вальс, только не помню, какой: «Медленный» или «Венский».
Довольно крупная женщина для восьмиклассника, но я справлялся, стараясь не смотреть в декольте. Блестели в темноте золотые Галинины зубы, щедро пахло волнующим женским потом. Открытая спина партерши была мокрой. Вальс требует тесного контакта, а я изо всех сил старался не прижиматься – хотя бы бедрами.
Лиц я не видел. Мы кружили между столиками в сигаретном тумане. Уже разогретая публика оказалась очень благодарной и щедрой на аплодисменты. Пришлось танцевать на бис. Не помню, как все закончилось. Очнулся я уже в автобусе с коробкой конфет под мышкой. Пылало лицо. По-моему, у меня была температура.
Взрослые артисты пили коньяк из горла, передавая бутылку по кругу. Галина и Танька Ким одобрительно щерились в мою сторону, с наслаждением дымя папиросами. За окном автобуса слезилась огоньками сопливая московская ночь. Горели ладони, впервые обнимавшие женщину.
