Я вышла из кабинета и прошла через следующую дверь: «НЕУВЕРЕННОСТЬ».
Снова провзрослевшая я. На этот раз я сидела перед холстом. Что с ней не так, с этой картиной? Краски были подобраны верно, свет и тень расположены как надо. Мой учитель изобразительного искусства сказал бы, что в работе не хватает дерзости, всё слишком правильно. Ожидаемо.
Рядом со мной сидела молодая, ослепительно красивая блондинка. Маришка – без труда узнала я подругу, которая с возрастом стала еще ярче и уверенней в себе. Скривив идеально накрашенные губы, он ткнула пальцем в полотно.
– Ты знаешь… Вот тут зелёный было бы хорошо заменить на голубой, – посоветовала.
– Думаешь? – уточнила я-взрослая, уже набирая кистью голубую краску.
– Ну конечно! Это я тебе говорю, как сторонний наблюдатель. В конечном итоге именно такие, как я, будут покупать эту картину, так что прислушайся, – Маришка со знанием дела скрестила руки на груди.
– А если опять не продастся? – кисть замерла в миллиметре от полотна.
Маришка капризно отмахнулась:
– Ну, оставишь себе. Или я могу забрать. Такую красоту не грех и в рамке на стену повесить! Ты только продай мне тогда чуть подешевле: кризис, сама понимаешь…
– Да, без проблем.
Я-взрослая смотрела на подругу с обожанием, а рука послушно наносила на нарисованную линию горизонта голубую краску, окончательно превращая полотно в ученическую поделку средней руки.
Неужели я и сейчас такая же и так же завишу от Маришкиного мнения? Да… А ведь в самом деле, стоило ей заикнуться, что художник – это не моё, как я сразу же поверила и смирилась.
Я постоянно повторяла за Маришкой во всём, будь то одежда или стиль жизни. Я старалась делать, как она, любить то, что любит подруга. Ведь это же Маришка: красивая, уверенная в себе, успешная. Кому не хочется быть такой, как она?
Однажды мы поссорились с мамой из-за нее.
– Не водилась бы ты с ней, дочь, – сказал в тот вечер мама, наблюдая, как я рву подготовленные для конкурса работы. – Завидует она тебе. Из завистников хорошие друзья не выходят.
– Чему завидовать-то? – я ревела в голос, толстый ватман отказывался разрываться, краски прилипали к влажным рукам, размазывались, оставляли на полотне грязные мутные отпечатки. – Твоя дочь – серая мышь.
Мама покачала головой, перехватила руку дочери, помешав разорвать работу.
– Ты талантлива, твои картины дышат. А у неё вместо мозгов и умений – пухлые губы, красивое лицо и тряпки на уме.
Тогда я оттолкнула ее руку, отбросила в сторону неподатливый лист бумаги: с него, выплескиваясь, смотрело стальное предштормовое небо. Грузные тучи застилали линию горизонта, сглатывая непокорные воды. Чайки метались страстно, рассекая белоснежными крыльями хмурые брызги.
