Светлая комната с белыми стенами, как в больнице. Судя по запаху, в больнице я и находилась. Где-то рядом кричал младенец, его успокаивала мать, по коридору прошли подростки, обсуждали медосмотр.
– Следующий! – усталый и грубоватый голос справа заставил вздрогнуть: я не сразу заметила женщину в халате за столом.
Светловолосая, немного смуглая, сероглазая, она показалась мне смутно знакомой. Взгляд задумчивый, отстранённый. На бейджике написано: Татьяна Викторовна Гром, психиатр.
У меня сердце екнуло, бухнулось в пятки: это я? Куда привела меня дверь дешевого уличного аттракциона?
Более того, меня, кажется, даже не видели. Я-взрослая, покопалась в бумагах, нашла список. Прикрикнула за дверь:
– Роговицкая! – позвала.
В кабинет зашла девочка. Худущая, плоская и бледная, на вид ей было лет тринадцать или четырнадцать, одета во всё чёрное, а выражение лица мрачное. Девочка села на стул. Какое-то время женщина ещё заполняла бумаги, расписывалась.
– Неконтролируемое мочеиспускание есть? – спросила, даже не глядя на пациентку.
– Нет… – Роговицкая уставилась в пол, отозвалась равнодушно.
– Спишь нормально, кошмары не мучают? – говорила я-взрослая скороговоркой, подписала последний лист и, наконец, посмотрела на школьницу.
– Ночью заснуть не могу иногда, – та мрачно отозвалась.
– Попытки суицида были? – я-взрослая говорила равнодушно.
Видимо, Роговицкая тоже уловила раздражение в ее голосе, потому что на лице отразилось разочарование. А затем она коротко ответила:
– Нет, – я видела – по дрогнувшим ресницам, помутневшему голосу, упрямой линии губ – девочка врет.
Но я-взрослая только нетерпеливо посмотрела на пациентку:
– Руки покажи.
Та протянула вперед руки, замерла. Я-взрослая небрежно, даже брезгливо покосилась на красные отметины на запястьях подростка.
– Царапины откуда?
– Дома кот есть. Непослушный, – Роговицкая смотрела с вызовом.
– Ты уж усмиряй своего кота как-то, – проворчала я-взрослая, подписывая справку.
В этот момент я перестала быть простым наблюдателем, я будто пробралась под кожу к себе-взрослой, подслушала мысли. Я ненавидела эту девочку, эту справки, эту работу.
Работу, навязанную матерью.
«У них всегда есть работа, они востребованы» – говорила она.
«Это уважаемая профессия», – повторяла раз за разом.
Может, и так. Но я всегда знала, что это не мое – помогать, выслушивать, служить. Я одиночка. Я даже с Маришкой не всегда чувствую себя комфортно. В одиночестве мне спокойнее. Врач, тем более психиатром, таким быть не может. – в его руках жизни людей, а равнодушие их убьет.
