2
Гости расселись за щедрым столом. Царское угощение – не крестьянское! Ели и пили. Вели беседу. Каждый хвалил другого своими устами, превозносил себя устами других.
Изевель весьма благосклонна была к городскому правителю, и заключил он, что в отсутствие монарха царская жена не заметит, как и прежде не замечала, сколько воды из городского пруда орошает поле его. А священнику шепнула на ухо Изевель, не уведет, мол, прихожан его.
Ахав поздравил старейшину, что ходатайствовал о сыне, с назначением молодого воина командиром конников. А другой старейшина, тоже судья, поймал добрый взгляд Изевели. Она подмигнула ему, и догадался сластолюбец, что запоздалой и запретной страсти его ничто не грозит.
“Где же купец наш? Не вижу его среди гостей! – вскричал Ахав. “Я тут! – впопыхах воскликнул вбежавший в обеденную залу торговец. “Ты с опозданием уселся за царский стол! Ну, да ладно! Сегодня добр я. Не сержусь, и за былое – тоже!” – примирительно сказал Ахав.
Желая освободить от лишнего груза совесть, Ахав вознамерился забыть старый спор с торговцем. Увы, великодушие владыки не подкупит месть подданного. Подвластный и малоправный терпеливо дождется оказии, не грозящей ему бедой.
После суда купец решился. Пошел в Иерусалим, разыскал Эльяу и выложил ему дело. “Лжесвидетели не указали, где и когда Навот преступил закон. К несчастью, никто из народа не заметил это и не возвысил голос – ведь свидетельства такого нельзя принять!” – закончил свою речь торговец. “Возвращайся в Изреэль!” – сказал пророк, сурово взглянув на доносителя. И тот помчался на царский пир.
Через раскрытое окно донеслись до пирующих нестройные звуки бубна. Городской шут пробрался во двор к царю и распевал новый куплет:
“Оклеветан Навот,
И обманут народ!
А законник-то сед,
А закон-то наш лыс.
Кто принёс нам навет?
Спросите у крыс!”
Смутившись, судьи огладили свои белые бороды. Изевель бросила мимолетный взгляд на брызги ранней седины в голове Ахава и пожалела, что нет поблизости зеркала, хоть и уверена была в безукоризненной черноте своих волос.
Строгий царский взор вывел из замешательства Зимри. “Эй, стражник, – вскричал городской управитель, – гони прочь певца, да не щади кнута!”
Только был изгнан шут, как со страшным грохотом и свистом влетела во двор запряженная четверкой лошадей колесница. Остановилась со скрежетом. Ловко спрыгнул на землю Эльяу. И хоть ноги его были босы, а с плеч свисало ветхое рубище, но лика величавые черты возносили пророка выше монарха. Глаза горели огнем, и сила и воля светились в них.
