Службу в запустение привёл частыми отлучками. Командир шибко осерчал. Ему хвоста накрутили за отказы техники, он «полкана» спустил на меня в отместку. Нагоняй обернулся физическим выражением в виде казарменного положения. Неделю прожил на боевом посту. Выскочу в нужник, а над головою месяц в серебре, а другой раз оставлю бункер, а кругом день глаза слепит. С лихвой оплатил я небрежность к службе. В ночные часы, как телефон затихнет и солдаты уснут, лежу и мысли различным образом кручу. Иной раз так их прочитаю, потом вроде наизнанку выверну. Всё Наталью угадываю. Какая-то осторожность в ней засела. Не могу в толк взять –недоверие это или боязнь чего-то? И раз от разу одинаковая. Ни плавность движений не изменит, ни разного отпечатка в лице не увидишь. И взор всё в ноги кладёт, таит глаза и всё тут.
И задумалось мне влюбить девку. По самому, какое только бывает, настоящему влюбить.
Июнь 1982г. Казачьи Ла'гери.
Двое суток личный состав батальонов собирался: готовил оружие, форму и намеривал различную амуницию; а рано утром училище на целую неделю убыло на занятия в Казачьи Лагери. В стенах заведения остались ответственные офицеры и курсанты, кому определено на время полевых занятий тащить внутреннюю службу в подразделениях. Так оказалось, что этот день я влачил груз обязанностей дневального по роте, и только вечером сменялся. Поэтому и отстал от курса. Предстояло переночевать в опустевшей казарме и на следующее утро электричкой в составе сборной таких же обормотов отправиться вдогонку батальонам. ФэН тоже оказался среди отставших; он стоически переживал тяготы последних часов наряда, прячась за всевозможными углами от назойливого прапорщика – только в курсантской столовой.
За ужином увиделись. Поболтали о малостоящем на отвлеченные темы и увалились спать. Наутро плохо организованным сборищем спускаемся к вокзалу. Контроль ослаблен и ФэН предлагает заскочить к его знакомой в парикмахерскую, что в квартале от вокзала. Когда подошли, говорю: – Ты иди, я с вещмешками подожду у крыльца.
Федька надолго пропадает за стеклянной дверью. Подумалось – «может ну его к ляху, потопал-ка я, наверное, на электричку». Пока колебался, он выходит. Рожа у него счастливейшая, и зовёт внутрь. Заходим, волоча каждый свой вещмешок . Кроме самих парикмахерш, двух женщин лет под тридцать, ни души. Жрицы красоты смеются, осматривая вещмешки. Даже ФэН против них смотрится мальчишкой. Получается я вовсе ребенок в подобном соотношении. Заметно смущаясь, знакомимся.
