Разве только хочется в его поганую рожу плюнуть. Или мне хотелось бы посмотреть прямо в его глаза? Я не знаю. После письма Кирелова, Клаас, ты мне стал совершенно интересен в негативном ключе, но никак не в положительном. Пишу это, и слёзы наворачиваются прямо на глаза. Тебе этого не понять – слишком уж скудно твоё мировоззрение.
Тебе бы лишь девушку покрасивее да возможность как‑нибудь не изысканно с ней поиграться. А использовать девушек ты любишь – вижу на своём примере. Нет в тебе ни морали, ни ценностей.
Ничего в тебе нет, Клаас, кроме одного. В тебе есть неоспоримая тяга ко всякого рода удовольствиям. И ведь тебе никто, думаешь, не посмеет отказать? Поздоровайся с первым в твоей жалкой жизни отказом! Однако же пришло время рассказать, где я всё это время пропадала. После того раза меня увезли полицейские в участок на своём идеально белом с синими полосками "бобике". Дорога была долгой. За всё время поездки я не проронила ни слова. Только дома Града‑Танка проплывали прямо перед моими глазами, растворяясь в пучине прочей зелени, что осыпала всю дорогу. Облака складывались в неестественные фигуры наподобие рыб, а некоторые даже чернели, готовясь стать полноценными тучами. Дождь собирался, но тогда было не до него. Если бы я могла плакать по желанию, то я бы заплакала. Но слёзы мои уже давным‑давно иссякли.
Лишь татуировка чёрной слезы на левом бедре до сих пор остаётся напоминанием о том, что они когда‑то вообще были. В последние месяцы я на неё очень долго смотрела и никак не могла всё‑таки понять, зачем мне её нужно было вообще набивать. Татуировщиком была девушка. Представилась Линой. Если это была ты, то у тебя золотые руки. Ну так вот, давайте вернёмся к линии повествования.
Меня повели по этим длинным коридорам два каких‑то огромных бугая с чёрными резиновыми дубинками. Само здание изнутри чернее некуда, а вот свет белый. Эти квадраты света слепят сильнее всяких там Солнц. Мои глаза собирались в кучку от такого количества света. Всё, видимо, сделано так, чтобы ни один человек, попавший в это захолустье, ни за что бы не мог вспомнить, что же он там увидел. Раньше я видела решётку только на окнах, а тогда смогла увидеть их вживую и наяву. Мне, конечно, могло и почудиться, но я, кажется, слышала чьи‑то крики. Будто следственный изолятор и полицейский участок – одно и то же здание. Даже если это и так, то не надо меня осуждать – во всей этой канители я ни черта не разбираюсь.
