– Артем Александрович, Марта Борисовна сказала, чтобы я купил в Москву и обратно, – Витя стоял в дверях и протягивал билеты через порог. Входить он не хотел. В его обязанности входило встречать актеров, приезжающих в Санкт Петербург, но никто не оговаривал с ним процесс их отъезда и Виктор Егорович опасался, что его могут обязать ещё и провожать их.
– Вы ведь сами доберетесь, Артем Александрович?
Он был похож на лепрекона: невысокого роста, с хитрыми глазами и торчащими из-под шапки ушами.
– Там опять график меняется, но ваши сцены я трогать не велел. – проговорил он строгим голосом и опять заулыбался.
Потом в глазах у него промелькнуло беспокойство.
– Провожать вас, наверное, не буду? – скорее попросил он. – А то мне далеко добираться.
Потом Виктор Тимофеевич замялся на секунду, вспомнив что-то.
– Я должен у вас ключи от квартиры забрать…
– Хорошо. – Артем посмотрел на часы. – Поезд в одиннадцать, я выйду за полчаса. Здесь подождёшь или на вокзале встретимся?
Если Витя откажется ждать, то Артем проводит его кивком головы, закроет за ним дверь и пойдет одеваться. Через пятнадцать минут, он окажется на Невском проспекте и не торопясь направится в сторону площади восстания, а ещё минут через двадцать войдет в здание московского вокзала.
– Добрый вечер. – женщина в окошке, привычно не смотрит на него. – Я бы хотел сдать билеты.
Витя не захотел ждать, он оставил ключи, а Артему некуда было ехать. Совсем некуда. Так получилось, что ни в Санкт Петербурге, ни в Москве, ни в каком другом городе, его никто не ждал. Не было места куда бы он мог пристроить вещи, не было кровати или стула, куда бы он мог пристроить самого себя. Так вышло. Случается ведь такое, что человеку некуда идти? Случается…
“ – Куда ты пойдешь, Огюстен? – спросил папаша Кошен. – Да и как, ты ведь больше месяца не встаешь?
Вокруг старого Огюстена собрались все его друзья, или, вернее сказать, завсегдатаи кабачка папаши Кошена с ним во главе. Была с ними и кривая Кларис.
– Если он останется здесь, то его непременно арестуют! – сказала она. -Но и уйти он не может, ноги его не слушаются.
Тут все заволновались, замахали кулаками и обещали, что не дадут арестовать заслуженного ветерана, который проливал кровь за Францию и видел двух императоров. Так они поволновались, покричали, а поскольку время близилось к вечеру, то стали потихонечку расходиться и в каморке Огюстена остались только папаша Кошен и кривая Кларис.
– Ты знаешь Огюстен, – заговорил папаша Кошен со слезами на глазах, который хоть и был кабатчиком, но сердце у него было доброе. – У меня есть племянник, он учится на адвоката в Париже. Я напишу ему и он, как-нибудь да уладит твое дело.
