Перед конторой, где в позапрошлом году Степан Васильевич посадил своими руками то; полек, там, у этого самого тополя-подростка, и вырыли ему могилу. Людей собралось много, пришла чуть ли не вся Талица. Пришли родственники, трактористы, старые друзья, приехал из Верходворья Дружинин. И вот длинный гроб, обитый красным сатином, вынесли из клуба. Вместе с двумя родственниками гроб несли Дружинин и Игорь Порошин. За гробом шли густой волной люди. И впереди них — Авдотья, вся в черном. Люди смотрели на нее — не плачет. И верно, она не плакала. Хоть и было тяжело, очень тяжело. Так и шла без слез. Не было их со вчерашнего дня. Присохли, что ли, они к сердцу? Или высушило горе их насовсем?
Тяжелый гроб поставили к краю могилы на сосновые плахи. Люди сдвинулись вокруг гроба. Многие выросли на глазах Волнухина. Он для них был и отцом, и родным братом. Вот, склонив обнаженную голову, стоит механик Окулов. Рядом с ним, всхлипывая, вытирает платком глаза Лукерья. Тут же, не спуская глаз с покойного, прижался к Окулову Игорь.
Лицо у Степана Васильевича будто отлитое из воска. Над глазами — лохматые брови. Веки сомкнуты. Усы и волосы густо присыпаны сединой. При жизни они не казались такими седыми. Теперь они седые и приглажены. На черной суконной гимнастерке сложены восковые руки. Большие и покойные, одна лежит на другой. Игорь вспомнил, как однажды Степан Васильевич этими вот руками спас его от беды. Не будь тогда рядом Волнухина, забрало бы Игореву рукавицу с рукой в шестеренку, а Волнухин подскочил, схватил за шкив и остановил его.
Но вот Дружинин окинул взглядом собравшихся, посмотрел на Волнухина, на его восковое лицо и руки, на белую как снег простыню, закрывавшую ноги. И увидел он Авдотью, которая, обхватив гроб, страшно, без слез, всхлипывала. И Сергей Григорьевич опять понурил обнаженную голову и какое-то мгновение не мог произнести ни слова.
— Степан Васильевич иногда говорил, что своей жизни он не бережет, — негромко, с тихой болью в голосе сказал наконец Дружинин. — И верно, он не берег себя. Он вложил свои силы вот в эти здания, в машины, которые гудят на полях. Степан Васильевич сгорел на работе… А ему бы еще жить да жить…
Авдотья не слышала, о чем говорил дальше секретарь райкома. Не слышала она, о чем говорили и другие.
Опомнилась она, когда стали прощаться с покойником. Прикоснулась губами к холодному восковому лбу. Подняли обитую красным сатином крышку, бережно прикрыли ею дорогого человека. Застучали молотки о доски. Гроб шевельнулся, куда-то поплыл с глаз Авдотьи. Его поддерживали с двух сторон на веревках, но он опускался все ниже и ниже в бездонную яму, отдающую ночным сырым холодом.
