— На основании того, что сегодня отличный вечер, — мягко проговорила Катя, сияя глазами. — И я здесь, с тобой. И мы никуда не пойдем. Будем только вдвоем.
— Никуда? — хрипло переспросил Глеб. — Вдвоем? Ты очень рискуешь, Катя Самарская, ты это знаешь? Это ведь… чревато. Глазом моргнуть не успеешь, как станешь моей девушкой по-настоящему
Катя хмыкнула:
— Знаю. Ты не угрожаешь, а действуй. Я давно совершеннолетняя. И я… тебя люблю. Но если ты против…
— Нет! Я не против!
— Тогда покажи, где у тебя душ.
Глеб встал раньше. Осторожно убрал с плеча Катину руку. Побродил по комнате, нетерпеливо посматривая на часы. На циферблате было начало восьмого. Катя еще спала. Глеба разрывало: он и хотел разбудить ее, и боялся потревожить. Даже шум кофеварки мог бы спугнуть сон, нарушить дивную картину.
Они не спали почти до утра. Каждая минута несла новый взрыв эмоций. Нежные ласки, откровенные признания, смех, поцелуи… просто молчание в объятьях друг друга. Когда Глеб вспоминал эту ночь, его захлестывало с головой. Он бы поделился своими чувствами и свежими эмоциями, которые принесло утро (светило солнце, а из редких облачков срывались снежинки — первый в этом году ранний снег), но как же жалко было будить Катю.
Глеб даже не заметил, как в его руках очутился альбом для скетчей. Мягкий карандаш ложился на рыхлую бумагу сначала грубыми, затем все более тонкими штрихами. Глеб рисовал разметавшиеся по подушке пряди, подсвеченные солнечными лучами до огненной бури, отблеск на плече. Чашу обнаженной груди — с замиранием сердца, с улыбкой и легкой дрожью в руках. Тонкую руку на подушке — тщательно, стараясь передать прозрачность кожи. Он вспомнил тот вечер, когда впервые увидел Катю — девушку с картины старых мастеров. Мог ли он знать, что все будет вот так? Что однажды они все же будут вместе?
Пришла очередь мягкой пастели. Глеб нетерпеливо накладывал ее кончиками пальцев. Пальцы стали столь чувствительными, что он ощущал ими плотность цвета и его структуру.
Волны золота на Катиных волосах. Их проработка доставила Глебу особое наслаждение. Как получилось, что он так давно не рисовал? Почему сам лишил себя удовольствия?
Ему уже не нужно было смотреть — вся картина была у него в голове. Он так погрузился в работу, что перестал видеть и слышать реальность. И вздрогнул, когда ощутил Катины губы на шее. Она стояла рядом, кутаясь в простыню, и улыбалась. На обнаженных плечах скользили блики от солнца.
