— Не нужно. Есть кому.
— Тому… брюнетику с тату?
— Тот брюнетик — Арсений Юдин, — взгляд у Кати стал совсем злым. — Он солист группы «Сёклз», очень популярной у нас и в техноложке. Думаю, он в любом случае больше внимания привлечет, чем ты… или я.
— Да, я о нем слышал, — Глеб встал и отошел к полке, чтобы скрыть эмоции, очень нехорошие. Ему захотелось уколоть Катю в ответ. Он говорил отрывисто, чтобы окончательно не снесло голову: — Саша собирается к нему на флэт-гэг. Я тоже пойду. Это вечером. Не люблю, когда Саша по ночам одна ходит. Так. Вот. Аптечка. Глубоко порезалась? Чем? Разматывай бинт, обработаю специальным гелем, он края раны стягивает.
Катя забрала у Глеба тюбик и отшатнулась назад. Напряжение между ними стало таким явным, что, казалось, вот-вот начнут лопаться и взрываться предметы в комнате.
— Я сама. Не мешай. Не мешай, сказала! Не в этот раз!
Глеб вспомнил, как нес ее на руках после падения и ушиба. Она упала во дворе, и они тогда чуть не… Она тоже помнила. И злилась, что помнит. Они стояли напротив друг друга в разных углах комнаты. Катя тяжело дышала. И вдруг бросила тюбик на столик, собрала выплюнутые принтером флаеры и ушла, хлопнув дверью. Закачалась полка, с нее свалился гипсовый жираф, африканская поделка. Это ведь Эля Миулина его когда-то Глебу подарила, из магазина мамы. У жирафа откололась голова — все же без жертв не обошлось. Глеб бросил остатки фигурки в корзину для мусора. В любом случае, даже если бы не Саша, им нельзя быть вместе: ему и Кате. Они друг друга поубивают.
Получится ли у них еще один разговор? Вряд ли. Может, это и к лучшему.
Он целый день ждал сообщение от Кати. Не дождался — решил съездить домой. Саша надоедала звонками, просила предупредить ее, когда он будет в Екатериногорске, но он сослался на то, что ему нужно заехать к деду.
Дед сразу оценил состояние Глеба, с первого взгляда. Выразился грубовато, в своей манере:
— Чего перекосило-то? Ты как будто занозу в задницу поймал, прости господи.
— Так и есть, — скрипнув зубами, признался Глеб.
Рассказал все как есть, без утайки. Про Сашу, про беременность, про свою панику. Николай Сергеевич во время его рассказа болезненно менялся в лице. Крякнул, прокомментировал:
— Самая большая беда для мужика, когда он штаны застегнутыми держать не может — брак по залету, без любви, без взаимного уважения.
Глебу было больно слышать жесткую, нелицеприятную критику единственного на этот момент близкого ему человека, но он проглотил обиду, признал правоту старика.
