И ещё Джейк Барнс хочет сказать, что Брет была с ними, но и не с ними, она была сама по себе, как киплинговская кошка, которая гуляет сама по себе.
Но в ярком свете Джейку прежде всего увиделась она, Брет.
Которая была с ними, но была сама по себе.
… говорят там, в Сан-Себастьяне, хорошо ловится форель.
За три тысячи лет, после «Илиады», многое в мире изменилось. Изменилось и повествование, то, о чём люди пишут, что хотят сохранить в памяти людей.
В «Фиесте» не происходит ничего необычного. Даже поверишь, что в мире нет богов, нет Судьбы, с которой приходится считаться, нет предустановленности, всё происходит спонтанно, легко и естественно, здесь и сейчас.
Встретились те, которые гримасничали и жестикулировали, выпили, поговорили о том, о сём, чуть подшучивали друг над другом, опять выпили, решили поехать ловить форель, говорили там, в Сан-Себастьяне, хорошо ловится форель, к тому же начиналась фиеста, шумный праздник, будет коррида, поехали, хорошо ловилась форель, потом город взорвался фиестой, семь дней и ночей праздника, семь дней и ночей беспробудного пьянства, коррида удалась, один из тореро был особенно хорош, потом коррида завершилась, фиеста кончилась, все разъехались, остался только слой пыли на машинах. Все они были друзьями, все были рады друг другу, все были рады фиесте, и с ними была Брет, все мужчины были в неё влюблены, это не мешало их дружбе, не мешало даже тому, кто собирался на ней жениться, не потому что были такие благородные, или холодные, бесчувственные, просто приняли новые правила игры. Война осталась позади, спряталась в подкорках сознания, осталась позади героика, осталось позади всё патетическое, нельзя дружить как раньше, во весь голос, нельзя любить как раньше, во весь голос, всё должно быть тише, приглушёнее, даже в фиесте, даже в корриде.
Все они приняли эти новые правила игры.
Все, кроме Роберта Кона.
Роберт Кон, которого не жалко.
Читатель «Фиесты» с самых первых строк натыкается на Роберта Кона. Он как заноза, злодей, не злодей, он всех утомляет, и без него муторно, а тут ещё он со своими страданиями.
Рассказчик не пытается его разгадать, может быть потому, что нельзя больше разгадывать человека, может быть потому, что нет больше «типических героев в типических обстоятельствах». Он только скажет, возможно, он славный малый, но всё-таки он, Роберт Кон, чужероден.
Буквально: чуже-роден, из чужого рода, и этим многое, если не всё, сказано:
