Вторично смотреть сериал не собирался, но так уж случилось, начал смотреть первую серию, увлёкся, досмотрел серию до конца, не столько восхищался, сколько задумался над загадкой образа князя Мышкина.
«Каждое прочтение, конечно же, изменяет книгу, так же как изменяют её пережитые нами события. Великая книга всегда остаётся живой, она растёт и стареет вместе с нами, но никогда не умирает. Время удобряет её и трансформирует её», – говорит Жан-Клод Карьер.
Конечно, книга может проскальзывать мимо времени, не оставляя следов, в других случаях, не только время удобряет книгу, сама книга (фильм, спектакль) удобряет время, время культуры. И, возможно, не только книга, но и её персонаж.
Образ князя Мышкина считаю одним из великих прозрений гения Ф. Достоевского. Он должен стоять в одном ряду с такими персонажами мировой литературы, как Гамлет и Дон Кихот, которые удобряют время культуры и помогают нам узнавать самих себя.
Но что-то помешало князю Мышкину встать вровень с ними. Что?
Когда вторично смотрел сериал по роману «Идиот», меня не покидало ощущение, что существует разрыв между образом князя Мышкина и художественным пространством романа. Этот разрыв, на мой взгляд, и не позволил князю Мышкину раскрыться, выговориться – в полной мере удобрить время культуры.
Начну с названия романа.
Почему понадобилось название, звучащее то ли как диагноз, то ли как приговор? Не знаю ответа (маркетинговые соображения выношу за скобки).
Античный смысл слова «идиот» (аполитичность) давно утерян, ясно, что не его имел в виду писатель.
Что ещё? Слабоумие? Клинический случай? Вряд ли.
Подполье человеческой психики, с её неожиданными поворотами, метаниями, изломами, безднами для Ф. Достоевского, насколько могу судить, не психические отклонения, а психическая норма, показатель того, что «слишком широк человек», и медицина здесь бессильна.
Блаженный? Юродивый? Но «идиот» романа не столько отсылает к этим смыслам, сколько отторгает, опровергает их.
Есть ещё один момент, который делает почти неприемлемым название романа: речь идёт о невольно возникающих ассоциациях между князем Мышкиным и Иисусом Христом. Это тема настолько же сложная, насколько деликатная, мне она не по плечу. Только повторю общеизвестное.
«Мёртвый Христос в гробу» Ганса Гольбейна произвёл на Ф. Достоевского подавляющее (подавило, смутило) впечатление, поскольку духовное и интеллектуальное созерцание Иисуса не имело для него анатомической (клинической, медицинской) составляющей. Не случайно об этом говорит в романе князь Мышкин, считая, что картина Гольбейна способна только убить веру.
