Кто знает, может быть Судьба не смеялась над Ахиллесом, точно также, хотя и в другом смысле, она не смеялась над кентавром Хироном, может быть, «Ахиллесова пята» оказалась спасительной, именно она помогла ему понять, что в мире есть не только его страдание и боль, но боль и страдание других, есть страдание старца Пелея, у которого судьба отняла многих сыновей, но и этого ей показалось мало, она отняла и самого главного, самого любимого, Гектора, и он знает, что это начало разрушения Трои и гибели многих его родных, но «здесь и сейчас», вопреки всему, он думает только о том, как выполнить своё человеческое предназначение, похоронить по-человечески любимого сына Гектора.
Греки были великими и многоликими, и кто знает, может быть их величие было продолжением их наивности, их непосредственности, их «не знали стыда». Знаменитого борца Диагора, победителя Олимпийских игр, греки в знак почтения, несут на руках и, смеясь, кричат ему: «Теперь умри, Диагор! На земле ничего славнее уже нет, а на небо всё равно не взойти».
Выполнил, что намеревался, добился славы, можно умирать.
А как быть с теми, кто намеревался, но славы так и не добился?
Кто знает, может всему этому доблести, понятию героя и героической судьбы они учились у Гомера, а позже у греческих философов, трагиков, политических реформаторов. Но у Гомера, а позже у греческих философов, трагиков они учились ещё и пониманию того, что есть предел Силы, даже если речь идёт о Зевсе, громовержце и держателе молний.
Кто знает, может быть основу «гомеровского вопроса» должен включать вопрос о том, почему Гомер свою великую поэму написал не столько о подвигах Ахиллеса, сколько о его гневе и смирении, о том, что поражение, куда выше (глубже, человечнее) чем победа над другим, которая только опустошает душу.
Кто знает, может быть «чудо Древней Греции», и есть, прежде всего, чудо Гомера, чудо его первой книги, чудо великого героя с беззащитной (по-человечески), уязвимой «пятой».
C. ШАГ В СТОРОНУ: ПРОМЕТЕЙ И ИО
В моей условной иерархии великих греков, Эсхил идёт сразу за Гомером, перед Сократом (далее, вне иерархии, Солон, Платон, Сапфо, Софокл, Аристотель).
«Эсхиловский вопрос» – продолжение моего «гомеровского вопроса», хотя Эсхил не столь легендарен как Гомер, поскольку о нём многое известно.
Через образ Прометея, Эсхил прозрел трагедию как жанр, как «козлиную песнь», которая вычленилась из оргиастических, экстатических ритуалов и, шире, прозрел трагедию как онтологию человеческого существования. «Прикованный Прометей» Эсхила и есть мой «эсхиловский вопрос», моё изумление и мой восторг.
