Как набат начинает Гомер свою «Илиаду»,
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал.
И завершает почти буднично,
Так погребали они конеборного Гектора тело.
… возвращаясь к «уязвимости».
То ли оскорбленная вмешательством Пелея, то ли удручённая тем, что у её сына осталась уязвимой «пята», Фетида покинула мужа и тот отдал Ахиллеса на воспитание мудрому кентавру Хирону. Учил мудрый кентавр Ахиллеса игре на сладкозвучной кифаре, пению, лекарскому искусству, умению лечить раны.
Чему ещё, в чём заключалась мудрость кентавра, которую он должен передать Ахиллесу?
Мы можем только строить догадки и предполагать (или домысливать, довоображать), что Хирона и Ахиллеса объединяет уязвимость перед лицом Судьбы. И предполагать, что учил Хирон Ахиллеса – выдержке.
Мы знаем, что кентавр Хирон отличался от своих диких собратьев образованностью, спокойным нравом, не случайно он стал Учителем многих великих героев, но… Судьба, смех Небес … в него случайно попадает стрела его любимого ученика Геракла, отравленная ядом Лернейской гидры, и поскольку излечиться от этого яда невозможно, только и остаётся Хирону или вечно мучиться от невыносимой боли, или отдать бессмертие другому и умереть.
Случайна ли эта горечь, которая объединяет великого Учителя и великого Ученика, случайна ли эта парадоксальная похожесть–не похожесть, недостижимое бессмертие и добровольный отказ от бессмертия, мне трудно судить, не хватает знаний и воображения. Спрячусь за спасительное многоточие…
Симона Вейль надеется, что люди научатся отвергать обаяние Силы, а в другой своей статье пишет о том, что «столь хрупко человеческое существо, таким опасностям подвергается, что не могу не любить его без трепета».
Не думаю, что обаяние Силы, когда-нибудь исчезнет, слишком оно соблазнительно, каждый раз хочется употребить власть, обнаружить свою почти божественную неуязвимость, так хочется, чтобы на тебя смотрели с подобострастием.
Не думаю, но … во мне крепнет убеждение, совсем не линейно-поступательно-последовательное, с отступлениями, со спотыканием, с зигзагами, с тысячами сомнений, во мне крепнет убеждение, то высокое, трогательное, трепетное, хрупкое, можно продолжать и продолжать, что есть в человеке, не ждёт нас там, впереди, за поворотом (приблизительно так писал С. Аверинцев о времени С. Вейль, которое или впереди, или его не будет никогда), не ждёт по той причине, что если его не было в прошлом, если нет его сейчас, то не будет никогда, во мне же год за годом, всё сильнее к старости зреет убеждение, то высокое, трогательное, трепетное, хрупкое, что есть в человеке, можно продолжать и продолжать, всегда было, было в прошлом, есть сейчас, будет в будущем, будет ещё и по той причине, что в истории мировой цивилизации был Иисус Христос (подчёркиваю, не в истории христианской цивилизации, а в истории мировой цивилизации), и он каждый раз будет возникать из пепла, чтобы напоминать о сострадании к страждущему, а это в сущности и есть реальное противодействие Силе.
