И закончит следующими словами:
«… из всего, что было сотворено народами Европы, ничто не может стать вровень с той первой поэмой, явившейся некогда у одного из них. Может быть, гений эпоса будет вновь обретён народами Европы; это будет тогда, когда люди вновь научатся видеть свою роковую необеспеченность, не защищённость перед лицом судьбы, когда они научатся отвергать обаяние Силы, не поддаваться ненависти к врагу и презрению к бедствующему. Возможно, такой день придёт. Но вряд ли он близок».
Мне остаётся только добавить следующее.
В некоторых случаях необходимо вырываться из гнёта того, что кажется предопределённым, как Сила, которая продолжает управлять нами, перед которой «плоть человека сжимается и цепенеет». И поверить, без экзальтации, без романтических ухищрений, поверить спокойно (покойно) и разумно, что люди подобные Симоне Вейль настолько же впереди, там, за поворотом, насколько всегда с нами, в нас, они не дают Силе ввергнуть нас в пучину отчаяния, они помогают нам поверить, что «такой день» будет приходить вновь и вновь, оставаясь с нами.
… как пробудиться от спячки
Мой «гомеровский вопрос» проходит через трагифарсовое прочтение «Илиады» и её главного героя Ахиллеса.
Трудно не согласиться с Симоной Вейль, когда она пишет:
«Того, кто попадает под прямой удар, Сила превращает в вещь буквально: был человек остался труп. Был некто, и вот спустя мгновение нет никого. И «Илиада» не устаёт рисовать эту картину – герой превратился в вещь, которую волочит в пыли колесница».
Но ведь Гомер написал не просто плач по герою, не просто страдальческий плач, всё прах, всё тлен, он написал героический плач, который оказал психотерапевтическое действий на древних греков после спячки «смутных веков» (и далее, далее, до западной цивилизации, до нас с вами), он написал о вопле величайшего из греческих героев, который способен совершить великие подвиги, но терпит поражение из-за беззащитности (уязвимости) своей пятки, а этот вопль сопровождает хохот богов, гомерический хохот, что во все времена будет означать не просто во весь голос, а хохот, когда сознание ничем не омрачено, и время перестаёт быть бременем, а там и тогда этот гомерический хохот был и про то, что им, богам, которые там на Олимпе, на Небесах, не до нас, они всегда беззаботны, с этим трудно смириться, с этим приходится смириться, только тогда приходит освобождение, только тогда начинаешь понимать, что это всё вместе, как в музыкальном аккорде, и плач, и смех про нас, и вечная озабоченность, и полная беспечность про нас, и когда этот величайший из героев порывается вернуться в милую его сердцу Фтию и знает, что не вернётся, про нас, и гомерический хохот, когда мы на секунду, на полсекунды освобождаемся от бремени времени, про нас, и когда мы смиряемся и не можем смириться тоже про нас.
