Я иду мимо дачных домов и зарослей борщевика. Никогда его не было так много здесь. Его огромные, практически прозрачные, зеленые листья расправляются, покрывая собой огромную площадь земли. Десять таких кустов и поле становится зеленым без единой травинки на нем. Я аккуратно прохожу мимо листов, стараясь их не задеть, и выхожу на узкую тропинку, которая вливается в широкую асфальтовую дорогу, ведущую к плотине.
С высоты дороги я смотрю вниз на реку и вижу редких рыбаков, которые укрылись в тени деревьев. Они тихо выжидают рыбу, наблюдая за поплавком, который до половины погрузился в водную гладь. Я продолжаю идти дальше, пока асфальт не заканчивается и не начинается размытая, будто после дождя, глиняная дорога, которая спустя пару метров замещается сухой глиной и корнями деревьев.
Шумит где-то внизу плотина. И, кажется, я могу потрогать этот шум руками, настолько он плотный. Но вместо этого я захожу глубже в лес, чтобы выйти к огромной горе рядом с железнодорожным мостом. Я спускаюсь, держась за деревья, обрывая мирную и тихую рыбалку, и вновь поднимаюсь по бегущему куда-то туда бесконечно вверх полю. Там трава по колено и сухая глина, удерживающая ее.
Я карабкаюсь выше и выше и вот вижу одинокую маленькую березу, которая смотрит на огромный город, как я, смотрящий на него же из окна своей однокомнатной квартиры. Я подхожу к ней. Ее пластичные ветви свисают вниз, касаясь зелеными листьями травы. Вероятно, она хочет пить, я тоже хочу. Я делаю пару глотков воды и даю немного ее этому одинокому дереву. Фотоаппарат делает несколько снимков раскинувшегося около реки города и леса. И только одна эта береза стоит здесь особняком. Она тоже своего рода миллениал: непонятная и одинокая.
