– Месяц, если всё пойдёт хорошо, – констатировала немолодая, симпатичная врачиха взрослой больницы, куда привезли притихшую и уже вялую от слёз Альку.
Она зачем-то потыкала Альке в щёку иголкой, попросила повторить за ней несколько звуков, затем положила ей на язык что-то белое и попросила определить на вкус, что это. Определить не получилось.
А потом Алька снова надела свой халатик и снова увидала свои старые тапочки уже на новом полу новой больницы.
Когда родители ушли – мать серьёзная и решительная, отец какой-то растерянный – врачиха обняла Альку за плечи, наклонилась и заглянула ей в лицо:
– Те ведь сильная девочка, так?
– Я… я не знаю, – прошептала Алька. – Наверное, нет. Я домой хочу, – и она снова шмыгнула носом.
Коридор этой больницы сильно отличался от первой, детской. Никто не носился здесь сломя голову, не кричали зычными голосами санитарки, здесь было очень тихо. В палате, куда определили Альку, тоже стояла какая-то болезненная тишина. Алька тихонько прошмыгнула на ближайшую к двери кровать, села на краешек и неуверенно огляделась по сторонам. В палате было три старушки – две из них очень одинаково лежали на своих кроватях с закрытыми глазами и прижатыми к груди руками. Последняя, та, что была у окна, доброжелательно посмотрела на девочку:
– А ты что же тут делаешь? В таком-то отделении? Или пришла к кому?
– Нет, я не пришла, просто я заболела, – шмыгнула носом Алька. – Мне теперь каждый день уколы ставят.
– А что же случилось с тобой? – старушка не без труда села на кровати, нашарила ногами в вязаных носках тапочки и так же тяжело поднялась.
– Нервит лицевого нерва, – отбарабанила Алька и неуверенно добавила: – Нервосторонний, кажется.
– Ах, вот оно что, – протянула старушка, села на стул возле тумбочки и начала методично вытаскивать из неё свои вещи. При этом работала она только одной рукой, вторую бережно прижимая к своему правому боку.
Она нашла пакет с печеньем, встала, подошла к Альке и протянула пакет:
– А ну, развяжи, а то у меня рука-то одна кривая стала, не слушается.
– Тоже нервит? – удивилась Алька и с интересом посмотрела в лицо старушки. Оно было морщинистым, немного желтоватым, но очень понравилось Альке – её новая соседка показалась ей очень доброй. И печенье из её пакета было удивительно вкусным.
К вечеру Алька и баба Маша были уже неразлучны. «Вава Маша» – так Алька называла её, так как привычный звук «Б» ей теперь не удавался.
Перед сном Алька совсем расслабилась и даже усадила на тумбочку свою любимую куклу. Она была отчего-то уверена – здесь, в отличие от детского отделения, её кукле ничего не угрожает.
