«Ну и имена же у них, как на подбор. Видно, обычные Марьи Ивановны и Семены Петровичи в этой системе не уживаются!», – пронеслось у меня в голове.
На следующее утро мы с Генкой и Леночкой встретились со Стефанией. Очень серьезная и даже суровая женщина выслушала нас, не проронив ни слова. Лишь в завершение рассказа она произнесла густым басом:
«Дело бесперспективное. Возьмусь только из-за Владиславы Вацловны. Это мой учитель, я ей очень благодарна. Предупреждаю сразу: шансов, практически нет. Юрочка ваш, скорее всего, с усыновителями уже границу пересекает. Стоить вам мое участие будет не дешево. Я – дорогой адвокат, но дело свое знаю. Гарантий никаких не даю, но и слов на ветер не бросаю. Сделаю, все, что от меня зависит. Подумайте до завтра. Если решитесь – звоните. Начнем. Но дело будет не быстрым. Думайте. А сейчас извините, мне некогда. Всего доброго».
Ошарашенные мы вышли на улицу. Мысли беспорядочно клубились в моей голове. Я даже не знала, что сказать уставившимся на меня ребятам. Вдруг, совершенно неожиданно для меня, заговорила Леночка.
«Лично я буду бороться за Юрочку до последнего. Ты со мной или без меня?», – спросила она, глядя на своего горе-супруга.
«Конечно с тобой», – ответил Гена. Они крепко обнялись, взялись за руки и пошагали к остановке. А я так и осталась стоять, глядя им вслед.
Прошло достаточно много времени. Стефания Бенедиктовна подала в суд опровержение на постановление опеки. Я с удивлением поняла, что судебная система работает не торопясь: с чувством, с толком, с расстановкой. На каждую поданную бумажку через месяц-два назначалось рассмотрение, на которое органы опеки или не выходили по уважительной причине или просили отсрочку на сбор документов. А экспертизы по медицинским диагнозам и заключениям для Генки и Леночки длились по полгода. Месяцы разбирательств плавно перетекали в годы. И всех все устраивало: и опеку, и суд, и Стефанию, которая не уставала повторять: «Не беспокойтесь, все идет своим чередом. Где вы видели, чтобы такие дела быстро решались? Пошли в суд – наберитесь терпения».
После этого происшествия Геночка почти совсем перестал появляться на улице. Его сутулую фигуру можно было видеть только, когда он плелся на работу и возвращался домой. Встречая знакомых, он уже не вскидывал вверх руку и не кричал «Приветствую», а лишь слегка кивал головой. На традиционный вопрос «Как дела?», он ничего не отвечал, лишь пожимал плечами, давая понять, что не расположен разговаривать на эту тему.
