– Да, но…
– Но, Вам просто интересно?! В таком случае, давайте откатимся на десять минут назад. Мне проще отрезать Вам голову! Я и так сюсюкаюсь с Вами.
Чио громко крикнул на китайском.
– Нет-нет, мастер Чио, я замолчу, обещаю Вам. Навсегда!
– А вот это правильная мысль, профессор! – засмеялся китаец. – Хорошо. По рукам.
Хью первый протянул навстречу Чио руку, тот мягко пожал её и добавил:
– Так, что следите за новостями, сидя дома, как минимум полгода, мистер, как Вас там?
– Чарльз Браун.
– Да, Чарльз Браун… На этом я прощаюсь с Вами. Отдаю Вас в руки своих девочек.
Чио неторопливо встал с дивана и, посмотрел сверху на англичанина. – Кстати, сейчас Вам проведут небольшую хирургическую пластическую операцию, дабы Вас не узнали в новой жизни. Это для Вашего же блага. Там работы на полчаса, голову отрезать получилось бы за минуту. Прощайте, Чарльз, и лучше забудьте всё.
– Прощайте, – отозвался Хью, но Чио уже отошёл на несколько метров и вряд ли услышал его.
На смену мастеру к бывшему профессору тут же подошла красотка в красном кимоно и попросила его следовать за ней. Она провела Винистона в находящийся тут же медицинский кабинет, где два врача в хирургических костюмах ожидали пациента, у них всё было готово для операции. Когда Хью улёгся на стол, ему ввели в вену снотворное, и он мгновенно провалился в новую жизнь.
V
Солнечный луч, с трудом пробивающийся между тяжёлых задёрнутых штор, разбудил Чарльза Брауна в его новом роскошном доме. Огромная итальянская хрустальная люстра, переливающаяся на свету под высоким потолком над кроватью Чарльза, была безупречна. «Чио сдержал слово, это был не сон», – подумал новоиспечённый англичанин. Кто и как его сюда привёз, абсолютно не было в памяти. Мысли о случившемся вчера ясно побежали друг за другом и приятно остановились на десяти миллионах.
Однако Чарльз тяжело встал с постели и, пошатываясь, направился к ближайшему на стене зеркалу. К его удивлению лицо было прежним, на нём не было ни одного шрама после вчерашней пластической операции. Вместе с тем, голова трещала от боли нестерпимо, было невыносимо больно. Чарльз понял, что боль исходит как-то необычно, будто не изнутри головы. Он максимально близко наклонился вперёд к зеркалу и через тянущую жгучую боль медленно открыл рот и ужаснулся – ему отрезали язык.
Чарльз со всей злости плюнул в зеркало кровью, выпрямился, как струна и через мгновение упал без сознания с одной-единственной мыслью о том, что он явно продешевил – «Лучше бы я продал ему голову».
