Даша поставила перед ним чашечку с блюдцем. Он улыбнулся.
– Чего?
– Бабуля моя чай с блюдечка пила. Мы с мамкой недавно это вспоминали, я мамке решил на днюху сервиз подогнать. Пусть тоже… С блюдечка…
– Может, лучше водки?
– Давай.
Она убрала чашку и поставила перед ним стопку. Себе поставила тоже. Достала из холодильника початую бутылку и крупную масленку с крышкой. В масленке оказались крошечные бутерброды на специальных вилочках.
Ванька восхищенно посмотрел на нее:
– Ну ты блин ваще! Как в ресторане! Такое жрать жалко.
– Тебя звать-то как?
– Иван, – ответил он серьезно, – Ну Ванька, в смысле. Рыжий. А тебя?
– Даша. Хорек Мордашей звал. Помянем, – она выпила.
Ванька вертел стопку в руках. Посмотрел на бутерброды, но ни пить, ни закусывать не стал. Сказал, набрав воздуха:
– Ты прости нас, но… Мы же его за дело, спускать такое нельзя… – Он замолчал и повертел стопку в руках, поставил подальше от края, – Он же детям толкал… Он же брата моего… Такой пацаненок был! Умный, капец! Он мамке моей говорил: «Погоди, мамка, школу кончу, институт, задипломируюсь и будешь ты у меня»…
Рыжий осекся и замолчал. Даша плакала, но не всхлипывая, а так, беззвучно роняя слезы прямо на скатерть. Ванька потянулся через стол и погладил по голове. Она не убрала его руки. Тогда Ванька встал, подошел вплотную и обнял. Даша уткнулась ему в живот и зарыдала. Ванька присел перед ней и проговорил тихо:
– Ну не плачь. Говно он был, а не человек, и нечего из-за него… Хоть и любовь там…
Она вдруг отстранилась, вытерла слезы:
– Да не любила я его! Он же… тьфу! – Она поморщилась.
– А чего тогда?
– Да я же всю жизнь… Как подстилка малолетняя, от одного к другому… Замужем была, так он сел – подельника зарезал, я к другому – а тот пьяница оказался, бил меня, а потом вообще наркоман, полдома повытащил, и я уже на Хорька согласная была, а он же… Он же мерзкий… И того нет! А теперь я уже старая! И ни шиша у меня нет, ни мужика, ни ребеночка… А я красиво хотела… Хоть один разочек, самый маленький, чтоб красиво… Я же в Большой театр мечтала, хоть одним глазочком, хоть уборщицей бы туда… Ну чем я виновата? Ну за что меня так, а?
Ванька Рыжий крепко прижал ее к себе:
– Ну чего ты? Ну? Разнюнилась! Ну такая вот у нас житуха. Ты молодая еще. И красивая, вон какая красивая, ну?
– Красивая, ага, ври больше…
Рыжий вскочил:
– А знаешь что? – Он заметался, соображая, что бы ему сделать, сообразил, побежал к выходу, но вернулся, хлопнул водки из горла, – Ща! Ща, погодь, все будет!
