– Так всё, хватит, Алин, ты очень серьёзная моя Алечка, это странно даже как-то…
– Даа, а надо странно! Уже не надо нормально, надо странно! Я уже не могу вариться в нашем этом соку, Марусь! Я позову Мишу и, может, ещё каких-то людей посторонних и, пожалуйста, давай попробуем, чтобы они вот получились самими собой плюс то, что мы именно для каждого из них придумаем – и чтобы не похожи были ни на кого во-о-бще!
– Да, а потом мы просто скажем «Миша, до свидания» и ничего на этюдах не покажем… Потому что ты понимаешь, какая это ё-моё ответственность, я не умею работать с нулём, я сама ещё почти что ноль!
– Но это же не совсем ноль, я вот сегодня увидела у Миши пластику, которую можно использовать, и так у каждого из них – кто-то сидит на стуле как другой не умеет, кто-то в кофте дурацкой закутался и ржёт, ну правда! Если начать их запоминать, и если они на сцене будут такими же, только будут ещё что-то делать, ну и там будет драматургия, – то всё! – и улыбка уже подбрасывала Алинины брови. – И мы сможем материал подобрать, когда поймём, что из них получается, тогда как раз правильно, да? Я имею в виду, правильно, что сначала человек, потом уже пьеса, которая ему подходит… И мы будем искать общее для всех, или делать серию этюдов про каждого… Надо только искать людей, про которых вообще мало всего есть, как будто их в кино никогда не было, и в театре не знают, как их играть…
Потом они посвящали в свою идею Игорь Васильевича, друзей и знакомых спецов. И если девушкам предлагали на кого-то обратить внимание, кого-то приводили – они не отказывались, смотрели внимательно, старались найти хотя бы несколько слов о каждом человеке для своих блокнотов.
Миша-то согласился работать с ними и чуть не утонул в этом согласии, настолько показалось, что вдруг решились все противоречия. Но впереди-то была каждодневная работа над решением этих противоречий, над тем, где говорить да, где говорить нет, как и кого любить – в общем, как всё пересобрать в новых счастливых обстоятельствах.
А у Алины теперь были такие ощущения во сне: какой-то порог, баланс на краю окна или пропасти. На секундочку испуг, но сразу воспоминание, какой покой недавно пришёл. А чувство пропасти всё равно не уходит, только это уже не страх. Она качается туда-сюда, обеими руками держась за дверной косяк. Как нарастает панический приступ, заставляя задыхаться, так внезапно нарастало блаженство, сначала очень простодушное, как у пляжника под солнцем в шесть часов вечера, а потом трепетное: там и ужас, и предвкушение счастья. Его, наверное, чувствовали библейские герои, когда понимали, что разговаривают с Богом и получают от Него все необходимые силы, чтобы исполнить пророчества.
