Ни жива, ни мертва. Кажется, именно так я себя чувствую, когда врачи поднимаются с мест. Зажмуриваю глаза, дабы не видеть происходящее, и только спустя несколько секунд распахиваю их, когда мое плечо едва заметно сжимают.
— Не стойте, малыши. Присаживайтесь на диван, — обращается к нам четверым мой палач, но смотрит исключительно мне в лицо. А я только сейчас замечаю, что у него еще и имеется щетина недельной давности. Ненавижу волосатых мужиков. Растительность на лице идет только моему папе. Да и то, я не слишком уж и за. Надо признать, что Егору я бы тоже побрила лицо. Но это только тогда, когда мы начнем встречаться. О Господи, о чем я думаю? Идиотина. — Подготовьте пока свои дневники практики, наденьте бейджики, а если таковых не имеется, найдите, — улыбаясь, произносит мужчина, подталкивая меня в сторону дивана, и направляется к выходу. Это что, он все время держал руку на моем плече?
На ватных ногах подхожу к дивану и сажусь на него. Ужас. Весь в пружинах.
— Сейчас достану всем бейджики, — с энтузиазмом произносит Степа и выходит из кабинета.
— Ань, ты чего такая бледная? — заботливо интересуется Егор. Так, стоп, Егор?!
— Плохо ночью спала. А вообще страшно.
— Страшно?
— Да. Заведующий… мне кажется, он злой.
— Лукьянов-то? Нет. Ни капли. С характером, но не злой, — приобнимает меня за плечо Егор. Да что за фигня такая? Чего ты раньше меня не трогал? Нашел, блин, подходящий момент. — Надеюсь, я попаду к нему, — перевожу взгляд со своих рук на Егора. Ну уж нет, дорогой. Я из-за тебя пошла в эту клоаку, но попасть еще к этому товарищу из-за тебя — шиш тебе. Любовь — любовью, а мне мои нервы дороже.
Момент, когда Степа принес всем бейджики и даже надел один на меня, я тупо не помню. Мне мешал мандраж. И застрявшая в горле слюна. Ровно через семнадцать минут в ординаторскую вернулись двое врачей и… заведующий.
— Итак, мальчики и девочки. Ты, — указывает в сторону Степы. — Идешь к Елене Геннадьевне. Ты, — обводит взглядом Яну. — Идешь к Виктору Алексеевичу, — делает пометку у себя в ежедневнике. — Ты, — делает паузу, рассматривая бейджик Егора. Могу поклясться, что он хочет улыбнуться, но держится. — Идешь к Церберу.
— В смысле к Церберу?
— В прямом.
— Я… к вам хочу.
— А я тебя не хочу, Егор Викторович. Так что тебе — к Церберу Алевтине Николаевне.
— Ты, Анна Михайловна, — приподнимает указательным пальцем мой бейджик.
— К Церберу можно? — перебиваю его я несвойственным мне голосом, наконец проглотив застрявшую в горле слюну.
