– Ах ты… – вскрикнул отец и схватил сына за шею.
Рома вскипел. Чувство раздражения вперемешку с бешенством захлестнуло его сердце и электрическим разрядом пробежалось по телу. Весь белый свет ушел у него из-под ног. Рома посмотрел на своего родителя исподлобья. Он толкнул отца в грудь – и тяжелая рука сразу же слетела с шеи. Ярость, как липкая зараза, тотчас передалась и отцу. Он ответил тем же, а также вдобавок попытался шлепнуть ладонью по лбу. Рома покачнулся, но это лишь придало силы очередному ответному толчку; какой-то звериный звук вылетел из его груди, и Рома сперва не узнал собственный голос. Отец, скобля руками о стенку, отлетел на два метра, едва удерживаясь на ногах. Кулаки у обоих сжались и, вопреки моральным принципам, уже готовились было разрезать воздух со свистом, как из комнаты вдруг выбежала мать и встала перед дерущимися. Заглянув обоим в глаза, она поняла, что в первую очередь следует успокоить отца. Она подняла руки, как бы загораживая от него сына, и сделала несколько решительных шагов вперед.
Отец тащился за дверь и выглядел разъяренным; он кричал твердо, басисто и не переставая. У Ромы же голос дал слабину. Он почувствовал, как ноги в коленях подкосилась и задрожали. После взрыва адреналина с неменьшей же интенсивностью наступило гадкое ощущение мандража. Тело его стало будто бы ватным.
Дрожащими руками открыл Рома кран холодной воды, смыл слезы, машинально почистил зубы. Не теряя ни малейшей секунды, он прошел в свою комнату, сменил футболку, штаны и, сунув ноги в ботинки да схватив по пути куртку, хлопнул входной железной дверью.
19
Рома Зубренко выскочил из подъезда. Произошедшее пять минут назад событие решительно сбило его с толку. Чувства его были смешаны, в голове бурлила каша. Он хотел все это непременно забыть, выкинуть из памяти; но у него ни черта не получалось. Сцена драки раз за разом всплывала перед глазами.
«Вот я стою с отцом лицом к лицу, вот толчок, затем еще один, вот отец схватил меня за шею, – Рома дотронулся до шеи и почувствовал жжение. – Да, схватил за шею… а затем я толкнул его со всей силой…» – и он вдруг припомнил лицо родителя, но уже несколько в ином свете: та невежественная сила, какую олицетворял собою отец, летела нынче на пол и, цепляясь руками за стены, походила на что-то беспомощное, жалкое, родное. И хоть он был ужасно зол на своего отца, он все равно не мог не испытывать к нему жалости.
В таких размышлениях, точно загипнотизированный, бродил Рома по улицам города. Он ступал размеренным шагом, смотрел себе под ноги, но ни капли не ведал дороги. Как поредевшее войско сбирается в кулак для последней отчаянной атаки, так и вся сила разума, которая осталась у Ромы после ночных и утренних приключений, устремилась в одну единую думу. В нем происходила борьба раскаяния с желанием оправдать себя.
