ИВС. Изолятор временного содержания. Философия ИВС – задержать на несколько суток можно любого человека. Для разбирательств и уточнений. А пока идут разбирательства, человека нужно унизить максимально сильно, не нарушая закон. Для этого просто создаются условия, в которых человек перестаёт быть человеком, он автоматически превращается в существо на несколько порядков ниже.
В ИВС очень холодно, почти как на улице (около нуля), дверь открыта настежь, видимо, для свежего воздуха арестантам. Надзиратель – молодой парень – и дежурный наблюдали, как я раздеваюсь. До трусов. Вся одежда прощупывается и обследуется металлодетектором.
– Нужно снять трусы.
Надзирателю неловко. Он не привык принимать «Политических», чаще пьяницы и дебоширы. Дежурный глянул на мой пах, но перехватив мой взгляд, отвёл глаза.
– Нужно присесть один раз.
Я приседаю. В последующие разы приседал два раза.
– Когда вы будете поливать меня из шланга ледяной водой?
– Такое только в фильмах ужасов показывают. Надзирателю явно не по душе всё, что он делает со мной. Обувь в камере не положена, потому я разуваюсь и в носках захожу в камеру.
В камере Раймонд, гражданин Литвы, почти два года его возят сюда на суды из Витебского СИЗО. Вёз на фуре медикаменты из Латвии в Москву, в Бигосово его встретили высокие чины в погонах из Полоцка, обнаружили 140 килограммов каких-то наркотиков. Гашиш или марихуана, что-то растительное. За время следствия из него вытянули 9 000 byn под видом оплаты различных экспертиз. В Беларуси практика обкатанная: сажать кто побогаче и потом тянуть деньги. В это время кто-то строит себе дом. Умные прикидываются валенками: денег нет, родственников нет, продавать нечего. Таких выпускают через пару месяцев. История с Раймондом заслуживает особого внимания. Из разговора с ним я нашёл много нестыковок следствия и фактов. Я сделал вывод, что человек невиновен. Ещё в детстве директор школы, заслуженный учитель России, говорила про меня: «У него невероятно развит синтез и анализ». То есть способность собирать информацию и делать выводы.
Камера представляет собой помещение с двумя двухъярусными кроватями, сваренные из толстых труб и реек. В углу ведро с крышкой. Узкий стол, стульев нет, лавок нет. Нет раковины с краном. Воды просто нет. Можно стоять и сидеть на шконке, постелив одеяло. Лежать запрещается. Стоять и сидеть. Ходить – два шага вперёд и два шага назад. Под потолком круглосуточно светит лампочка. Даже с лампочкой продумали, чтобы заставить человека страдать. При таком свете нельзя читать, но при этом она резко светит в глаза. Раймонд научил меня класть пуховик над кроватью, чтобы создать тень. За весь день я ничего не ел и не пил. Есть не хотелось, но очень хотелось пить. Раймонд попросил у надзирателя воды для меня. В окошке появилась алюминиевая посудина, измятая так, словно по ней проехал танк. В ней была бурая жидкость, напоминающая свекольный отвар. Делать было нечего, пить хотелось ужасно. Небольшими глотками, за беседой с сокамерником, я выпил этот напиток. Опознать его не удалось. После него мне стало худо с животом, страшные болезненные позывы на дефекацию, в животе громко бурчало, я изнывал от стыда перед приличным человеком, а он делал вид, что ничего не слышит. Сесть срать на ведро было исключено, я предпочитал принять мучительную смерть. Вспомнил, как в детстве читал роман о евреях, которых везли в товарных вагонах на смерть. Женщины умирали от разрыва мочевого пузыря, потому что не могли публично сесть на корточки над дыркой в полу. Я был как та стеснительная еврейская женщина.
