– Да, что это такое?! Уберите мальчишку! – рявкнул какой-то голос, но Митя толком ничего не слышал и не понимал.
Он в ужасе смотрел туда, где лежало тело. В том месте, где на теле были ноги и живот, находилось сплошное кроваво-черное месиво. Но Митя ничего этого не видел, потому что он смотрел на лицо трупа и не мог поверить своим глазам: там, где он ожидал увидеть искаженное от боли лицо отца, мирно спал Сашка Дурак.
– Я кому сказал, уберите пацана! – опять раздался, чей-то властный голос.
Это был начальник районной полиции. Это происшествие заставило его покинуть свой удобный кабинет; еще было не совсем понятно, что здесь произошло и поэтому грозило ему испортить и так сильно подпорченную статистику. А когда он приехал на место и увидел разрезанное тело молодого парня, ровесника его сына, то остатки настроения окончательно улетучились. Да, ко всему прочему, местные железнодорожные рабочие утверждают, что это их местный дурачок, хотя по его лицу и не скажешь, выглядит как обычный парень. «Но, в конце концов, дурачок он или нет, но герой уж наверное точно!» – думал полковник осматривая место происшествия и иногда бросая свой хмурый взгляд на исковерканное тело Сашки.
Митя почувствовал на своем плече руку и оглянувшись увидел перед собой дядь Толю, он работал вместе с его отцом. Мужчина и сейчас был одет в желтый железнодорожный жилет:
– Пойдем Мить, ему уже ничем не поможешь. Отец зовет.
Митька увидел в некотором отдалении еще три оранжевых жилета: они сидели прямо на траве и курили. Сквозь отделявшуюся от них синею табачную дымку, Митя увидел своего отца, он был жив и невредим. Минута замешательства и Митька кинулся к нему, словно не видел его целую вечность. И вот он уже всхлипывая и рыдая, прижимается к нему словно нашел ту саму жемчужину ради которой евангельский купец продал все что имел. Он обнимал шею отца и вдыхал его запах, – запах табака и еще чего-то непонятного, знакомого с детства, запах который всегда ассоциировался у Мити с мужественностью, силой и независимостью. И Митя тоже мечтал когда-то, что вырастет и будет пахнуть так же, как и его отец.
– Папка!.. – всхлипывал Митька. – Я думал, тебя убило!..
Это продолжалось около минуты. Но потом когда Митя вспоминал этот момент, ему казалось, что это длилось очень долго, а на сердце и душе было невероятно приятно и горячо. Казалось, что эти объятья из настоящего уходили и убегали куда-то очень далеко вглубь веков, где под сень отеческого крова возвращается блудный и нерадивый сын и получает в нем незаслуженные им – любовь, прощение и понимание. Митька отстранился от отца, и уже раскаиваясь, и стыдясь перед мужиками за минутную слабость, утерев рукавом глаза, спросил с напускными гонором в голосе:
