– Всё оно так, но если коснётся нас, то мы этого Чемберлена ни только кулаками побьём, шапками закидаем! – не унимаясь провозгласил Алёша. И это я говорю ни столько от себя. Это я слышал на Нижегордской губернской конференции, где в президиуме я лично сидел рядом с товарищем Мураловым, с которым я лично познакомился ещё будучи на военных сборах. Он еще тогда спросил меня: «Ты Алексей, постоянно пребываешь у ас в городе иль наездом? – Нет, я здесь наездом», – ответил я ему тогда. «Так ты, грит, заходи ко мне на квартиру, в Кремль, ночевать». Вечером того дня я отыскал его квартиру, зашёл к нему, по его приглашению, ночевать. Пока его жена бегала в гастроном на Большую Покровку за выпивкой, мы с Мураловым наговорились досыта. И он мне устроил такой камуфлет, что я так накмокался, что копурнулся на диван и не помню, как до утра проспал. Утром проснулся, гляжу я одетый и видимо его жена, мне подушку под голову подсунула. Спрашиваю: – Елена Максимовна, а где Серёжа-то? – Он давно на службу ушёл. Опохмелившись и я ушёл.
И этот Алёшин рассказ, переполнив чашу терпения вконец разозлил Рахвальского.
– Тебя, Алёш, послушать так уши вянут! Разболтался и врёшь как сивый мерин – через чур и через дугу. Видать совсем свихнулся и заболтался человек! Ты, Алёш, умрёшь, а язык у тебя ещё три дня болтать будет! Не учись врать на свою голову!
Алёша же, имея наивно-уживчивый характер особенно-то не обижался на столь унизительные раскритикования его со стороны Рахвальского. Он только самонадеянно улыбался и продолжал своё, утешался своим всезнанием и по прежнему совался со своим болтливым языком в любой разговор. Видя, что время в этот обильный разговорами вечер, зашло уже в ночь, Алёша вынув из кармана свои часы и посмотрев на них произнёс:
– На моих серебреных часах время уже много! Пора и спать!
– Это что у тебя за часы? Покаж! – обратился к Алёше Михаил Федотов.
– Часы самые обныкновенные. Анкерный ход на цилиндрах, – бойко отрапортовал Алёша.
– Что, что? – переспросил его Рахвальский, – Разве так бывает? Уж что-нибудь одно: или анкерный ход, или на цилиндрах! – поправил он Алёшу. – Смотри кому в бане такое не скажи! Черти вениками запарят! Раз точно не знаешь, не говори неправду!
– Да я сам-то слышал только краешком уха! – оправдывался снова обескураженный Алёша.
– Болтать языком умеешь, а буквально мало в чём понимаешь! – продолжал урезонивать Алёшу Филимон. – Скудно мыслишь и поверхностно размышляешь! И сразу видно, что в твоих мозгах мало извилин. И вообще- то я тебя Алёш, толком не пойму. Или тебе ума девать некуда, или ума занять не у кого! Поэтому-то ты в калашный ряд с дегтём лезешь! Ты, вот тут, много наболтал, можно сказать наговорил с три короба, а вразумительного, я от тебя так и ничего и не услышал. Даже и спорить-то ты не умеешь, а спорить надо не ради широкого рта, а оспаривать надо истину и со знанием дела, которое ты отстаиваешь! А ты, видимо, ни только лжец, но и подхалим высшей марки, а подхалимство, как известно не порок, а большое свинство. И по этому, иди-ка ты лучше домой и займись своей бабой, а мне больше на глаза не появляйся! – закончил Филимон отповедь.
