с ним было жить.
Трудно – деликатный эпитет для жизни пятидесятилетних с гаком людей, обитающих в общем пространстве одной единственной комнаты, разделённой мелом, как классная доска во время контрольной работы.
Бабушка была ровным и спокойным человеком. Мы с сёстрами никогда не слышали, чтобы она разговаривала громким голосом. Тем не менее, бабушка тоже, была полковником. Тихим, непреклонным полковником. А, когда у двух полковников нет ни одного рядового, то кем им командовать?
Из размелованной комнаты бабушка уезжала к дочери в Ленинград. На Марата отдельной кровати для нее не было, и бабушка спала вместе со мной, младшей внучкой. Отец болел туберкулёзом в открытой форме, к тёще относился с сарказмом, едва-едва заслонённым инжирным листком – ох уж этот Мом, бог иронии и насмешки! – и бабушка предпочитала приезжать летом, когда зять отправлялся мерить шагами и теодолитом сибирскую тайгу.
Два лета в начале пятидесятых годов бабушка ездила вместе с нами в деревню Волосковичи, что находится в Лужском районе Ленинградской области.
Мне было года три, и подробности летнего отдыха я почти не помню, но название Волосковичи вызывает такую нежность и грусть у моих старших сестер, что за долгие годы и я научилась чувствовать то же самое.
Волосковичи – я сижу в зеленой траве, а чьи-то руки протягивают мне букетик спелой земляники.
– Держи! Правда, красиво? Ешь красные ягодки, зеленые не надо.
– Мила! Не давай Маше неспелую землянику, – раздается голос мамы.
– Вот. Ешь. Эти можно. – Мамина рука, полная исчерни-красных ягод, протягивается ко мне. Я опускаю лицо в ее ладонь и губами по ягодке втягиваю в себя сладкое духовитое чудо…
Волосковичи – серый с большим желтым клювом гусь, шипя, надвигается на меня. Я одного с ним роста, и он вот-вот защиплет меня до смерти или унесет на крепких крыльях в дальний лес к Бабе-Яге. Как мальчика из сказки.
– А-а-а-! – в ужасе кричу я. Гусь, наклонив голову и приспустив крылья, берет разгон. Мама выскакивает во двор и полотенцем отгоняет вояку, который опасливо ретируется, и, возмущенно гогоча, пытается объяснить, что он охраняет свой дом и гусынь с гусятами, а всякие сопливые девчонки, невесть откуда взявшиеся, того и гляди, обидят его семейство…
Волосковичи – какая-то невысокая женщина залезает внутрь большой русской печки, а мамины руки, заслоняя мне голову от черной сажи на своде горнила, протягивают меня, голенькую, туда, к ней. В печке жарко, нечем дышать, и – страшно! Женщина сажает меня в таз с горячей водой, который стоит внутри, и мылит, моет, трет мое рахитичное тельце.
