На небольшом временном аэродроме, где разместилась эскадрилья перехвата, нас посетили неожиданные гости. Не успели техники отойти от «Муромца» к своим истребителям, как с неба донесся нарастающий тревожный рокот чужих моторов. Курсом прямо на аэродром тяжело плыла по небу девятка «Юнкерс-88». Шли они так низко, что отчетливо виднелись черные зловещие кресты на плоскостях. Часто за время войны висели в небе эти кресты, испытывались ужасы бомбежек, но теперь, под самый конец её, ох, как не хотелось видеть их у себя над головою! Душу заполнило чувство тревоги и отчаянного желания жить…
С нарастающим воем, дерущим прямо по сердцу, посыпались бомбы. Так и казалось, что воет она как раз над головой и упадет непременно на твою голову. Тогда, поддаваясь врожденному чувству самосохранения, невольно хотелось бежать, бежать куда-нибудь, лишь бы бежать, но в этом было как раз не спасение, а смерть. Оставалось одно: сколько успеешь, отбежать от самолёта, прижаться всем телом к земле и ожидать решения своей судьбы. Руки невольно закрывали лицо, секунды тянулись долго, в ожидании, может быть, последнего для себя взрыва. Как хочется жить в эти минуты! Ни в одной роскоши жизни так не хочется жить, как в эти кошмарные минуты бомбежек. Всегда казалось – пережить бы только этот налёт, а там жизнь будет безмятежной и счастливой.
Бомбы рвались вокруг, взрывною волной обдавая тело щепками и сырой землей – так всегда однообразно вспоминают о бомбежках, так как вспомнить, что «бомба разорвалась рядом», люди уже не могут…
В отчаянном и беспомощном лае хлопали автоматические зенитки. Но разрывы ложились, как бы нарочно, где-то далеко от цели.
В авиации успех дела решают доли секунды. Взлетевшая дежурная пара истребителей, не дав немцам полностью отбомбиться, позорно погнала их от аэродрома. Пытаясь облегчиться и увеличить скорость, немцы безжалостно сбросили остатки своего смертоносного груза на головы своих фрау – прямо на населенный пункт. Оглушенный взрывом, я, тем не менее, был счастлив. В эти последние дни так не хотелось «загнуться» у стен Берлина.
Самолёты давно уже скрылись, а в небо палили и палили зенитчики, позволяя авиаторам бросать язвительные остроты:
– Черти, хотя бы не позорились.
– Соломой кормить их, лодырей!
– А… дэ там нашому тэляти вовка зъисты…
Самым оскорбительным в авиации было слово «зенитчик». И если кто-нибудь хотел посмеяться над кем-то, он говорил: «Эх ты, зенитчик!» И не напрасно. Эти артиллеристы могли хорошо попасть в свой самолёт, или – в чужой, поднесенный им на блюдечке.
