Вера Алексеевна, она же Верка для родни и подруг, и Ляксевна для остальных многочисленных селян, что живут на этой стороне, после огородных дел отдыхала в прохладной горнице.
Её слух ублажали: бьющаяся о стекло синяя муха, звонко лязгающие ходики, облезлые гирьки которых изображали еловые шишки и трескучий громкоговоритель, держащий Веру Алексеевну в курсе всех внешнеполитических событий, происходящих в мире, а зачастую и неосязаемых достижений ее родного колхоза, добросовестно обворовавшего ее на тридцать с гаком годков и остатки здоровья, до войны которым можно было и похвастать.
Теперь Вера Алексеевна жила в просторном доме. Несмотря на то, что дом был сложен из самана, это был настоящий дом. Высокий, с четырьмя белёнными намешанной в известь синькой комнатами и о двух печах – большой, облепленной голубым кафелем в горнице, и маленькой, обитой железом, в кухонке, что была направо от входа.
Дом был прохладен летом и очень теплым зимой. Серый шифер крыши украшали неопрятные зеленые пятна мха. Перед домом росла яблоня, радующая вкус хозяйки бело-розовыми червивыми, но до одури душистыми плодами. По непонятным причинам дерево расположилось , будто прилепилось, впритирку к бетонному бассейну, куда с крыши собиралась дождевая вода для огородных и хозяйственных нужд.
Как и все казачки, Вера Алексеевна была набожна. Молилась она утром и вечером и всегда старательно. В красном углу, что налево от прихожей, висела лампадка, зажигаемая по праздникам, и за ней лик Божьей Матери, заботливо украшенный вышитым в крестик рушником. К нему то и взывала о своих горестях Вера Алексеевна. И от того, что молила она за близких и безвременно ушедших в мир иной, часто после молитвы на ее лице можно было видеть слезы.
Болела Вера Алексеевна по обыкновению постоянно, но у болныцю не ходила. Как-то обходилась разнородными настойками трав, что крепли в горке, сработанной из сливового дерева, керосином да крапивой.
Много раньше, до 1953 года, Вера Алексеевна жила в глиняной мазанке, обычном жилище всех кубанцов прежде. Белостенную, крытую соломой хату строили вместе с Иваном, её мужем. Не без помощи родни и знакомых, конечно. То жилище – память о ее молодых годах, о дорогом сердцу Ванечке – опосля войны прыйшлось зломаты. Теперешний дом стоял ближе к бетонному бассейну, а мазанка была там, дальше, к углу улицы, где сейчас стоял тувалет. Тогда и бетонного колодца-то не было вовсе…
Отдавшись воспоминаниям, а, надо сказать, этот ритуал Вера Алексеевна с усердием проделывала ежедневно, она как обычно всплакнула. Начинала и плакала Ляксевна всегда одинаково. Сначала нижние веки ее несколько выпуклых глаз краснели. Затем краснел и набухал нос, после чего краснели и щеки. Через некоторое время глаза увлажнялись и, проделывая нелегкий путь по многочисленным извилинам преждевременных морщин, начинали катиться безмолвные слезы.
