– Не унимается, говорю.
– А почему в ментовке? Вы ее с матерью убили, что ли? –выдвинул я абсурдную гипотезу.
– Вчера мать пришла с работы поздно. Расстроенная. Сказала, что увидела на дороге мертвого Гаврюшу. Его машина, видимо, сбила.
У меня засвербило в носу. Гаврюша – дворовой кот, наш с Надькой любимец.
– Бедный старик, – сказал я, вспоминая его добродушное, улыбчивое лицо с поломанными усами и устремленными в вечность, мудрыми глазами. – Святой был.
Нет, я не богохульствовал! Гаврюша был очень добрый, душевный, деликатный кот. Я постоянно выносил ему еду. При этом он всегда садился в сторонке, уступал угощение кошкам, котятам и молодым котам, а потом ел сам. Полосатый, с огромной теплой плоской головой, это был, без преувеличения, лучший человек в нашем дворе.
– Не плачь, – сурово сказала Надька. – Мы с матерью решили его закопать в цветнике под домом.
– А почему мне не позвонили?
– Потому что. Не хватало, чтобы ты в могилу начал кидаться, – Надька сделала ударение на первом слоге, отчего ситуация показалась еще более печальной.
Я представил жалкую ямку на газоне, старое тельце Гаврюши и заголосил.
– Прекрати, он уже в раю, – строго сказала Надька. – Мы с матерью вышли во двор, как стемнело. Совком выкопали яму. Положили его туда в полотенце. Только засыпали землей, как видим, к нам идут менты. Стали спрашивать, что по чем. Мы объяснили. Они сказали, что придется проехать. Оказывается, Клизма увидела нас из окна и вызвала ментов. Она им сообщила, что я нагуляла младенца, мы его с матерью задушили и закопали, чтобы скрыть позор.
– Не может быть! – выдохнул я.
– Может. У матери спроси.
– Ну и тварь. А что вы делали в ментовке?
– Объяснительные писали. Нас водили по кабинетам, опрашивали. Потом отпустили, и мы пошли домой.
– Ночью?
– В три часа.
– Дай слово, что всегда будешь мне звонить в таких случаях. Мы всегда должны быть вместе!
Надька улыбнулась и слегка стукнула меня в живот банкой горошка. И это было гораздо приятнее, теплее и чище, чем поцелуи всех красавиц вместе взятых.
Вернувшись домой, я долго думал о Надьке, о ее мягкосердечной матери, о покойном Гаврюше. Сил не было даже помыться перед сном. Но все же свою литературную миссию я выполнил, написав в дневнике корявым, неразборчивым почерком: «Серая Шейка, подтянулась на руках и вылезла из полыньи».
Следующий день у меня был распланирован. С утра я собирался написать эпитафию на смерть Гаврюши. Я знал, что смогу. Слова уже роились в моей голове, осталось только выплюнуть на бумагу. Затем мы с Надькой договорились найти камень посимпатичнее, чтобы установить на могиле любимца. Еще я пообещал своей боевой подруге, что поговорю с ее матерью – ее опять надо было вырывать из паутины. На этот раз кто-то ловко соблазнил ее сетевым бизнесом, и на все свои жалкие деньги она стала закупать сомнительную продукцию, ту, что от всех болезней и невзгод: крема, напитанные энергией радуги, дождевую воду, собранную тибетскими девственницами в полнолуние, чудодейственные капсюли, содержащие мощи космических пришельцев с Сириуса. Неважно, кто ее втянул в эту сектантскую организацию, но тетя Валя слепо уверовала в чудо, отчего их и без того неизбалованный едой маленький холодильник был звеняще пуст. Надька питалась у нас.
