– Спасибо за эти слова, я так долго их ждала, мамочка.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись, впервые все стены между ними рухнули, призраки прошлого отошли в сторону, и две женщины смеялись, потому что плакать не было смысла.
В дверь позвонили.
– Ты кого-то ждешь, дорогая? – спросила Дафна.
– Нет, но ужин готов, и, кто бы то ни был, он пришел вовремя.
Дафна открыла дверь, и прямо в нос ей уткнулся огромный букет ярких цветов. Из-за букета показалась светлая голова Стивена:
– Добрый вечер, надеюсь, я не причиняю беспокойства?
– Ох, ну что ты, цветы просто восхитительны, проходи.
Стивен зашел и остановил свой взгляд на Алегре.
– Вы, должно быть, Алегра?
– Да, приятно познакомиться.
– Стивен, я Стивен, вы так же прекрасны, как и ваша мама.
Алегра засмеялась:
– Благодарю вас, проходите к столу, ужин как раз готов.
Дафна обратила внимание, что стол уже был сервирован на две персоны. Алегра засобиралась, что-то сумбурно бормоча о срочных и просто неотложных делах.
Дафна смотрела на происходящее недоумевающим, по своему мнению, взглядом.
– Мам, проводи меня, пожалуйста, и всего доброго вам, Стивен, хорошего вечера.
– Большое спасибо вам, Алегра, – слегка неловко ответил он.
Застегивая пальто, она внимательно смотрела на Дафну. Потом нежно взяла ее за руку и сказала:
– Все будет хорошо, это всего лишь ужин, и не забывай мой вопрос. Время пришло!
– Милая, помни, что я сказала, ты…
– Я знаю.
Дафна смотрела несколько минут вслед удаляющейся мудрости. Закрыв дверь, она глубоко вздохнула и шагнула к новому циклу своей жизни.
Война
Война – она как шрам, ярко высеченный на лице каждого прошедшего, пережившего, из последних сил выжившего. Ужас, на генетическом уровне заложенный в человека. Клеймо, ярко выделяющее тебя из толпы безликих.
Полуденное солнце, по-осеннему совсем не греющее, освещало дорогу бравого солдата. Он шел домой, надеясь, что взору его представится что-то хотя бы отдаленно напоминающее дом. За его плечами остались груды пепла, фронт, развалины человеческих жизней. Уходя, он точно помнил лицо отца, выражавшее то ли гордость, то ли предстоящую потерю, лицо матери, обливавшееся слезами и безропотно читавшее молитвы. Катерина-жена держала на руках совсем еще маленькую дочь, та, в свою очередь, таращила голубые глазки прямо на солдата. Мирослава была его маленькой копией и его гордостью. У нее был такой же серьезный и глубокий взгляд отца. Она редко плакала, как будто все понимала. Он обнял жену и ощутил, что по щеке скатилась скупая слеза, как ножом резанувшая его сердце. Он прощался и не знал, будет ли встреча за этим расставанием.
