Нас с детства обучают хорошим манерам, музыке, танцам, живописи и множеству самых разных наук — не хуже, чем в самых престижных гимназиях. А потом, повзрослев, мы становимся компаньонками дам из высшего света или гувернантками для княжеских и графских детей. Выпускницы пансиона-приюта баронессы Зиберт охотно принимаются на работу в самые лучшие московские и петербургские дома. «Они прекрасно воспитаны и при этом знают свое место» — так аттестует нас сама Анастасия Евгеньевна.
И мы стараемся держать марку — мы улыбаемся, даже если хочется плакать, мы вежливы и скромны. Мы тоже дворянки — как и те, кому мы будем прислуживать, — но у нас нет громких титулов и больших состояний. А самое главное — у нас нет родителей, которые могли бы о нас позаботиться. И мы благодарны баронессе за то, что о нас заботится она — как может, как умеет. Гордость — не самое лучшее качество, когда ты беден и одинок.
До нас доходили слухи, что некоторые из выпускниц обретали себя совсем в других ролях, становясь любовницами и содержанками богатых мужчин, но об этом в приюте говорить было не принято — каждый такой случай казался баронессе позором.
Мадемуазель Коршунова приносит в залу платье. Анастасия Евгеньевна тыкает пальцем в Дашу Хитрук, и та застывает, когда Коршунова начинает шнуровку корсета. Наряд Даше вполне по размеру, но при этом выглядит она в нём так жалко и нелепо, что баронесса морщится.
— А ну подними голову, расправь плечи! — командует она. — Ты сейчас похожа на старуху. Ты знаешь, что такое бал в княжеском дворце? Ты понимаешь, какие люди там будут?
Откуда Даша может это знать? Единственный бал, на котором нам довелось побывать, проходил в купеческом собрании. Но публика там была не самая взыскательная.
Даша красна как мак. Руки ее трясутся, а взгляд выражает отчаяние.
— Пошла прочь, дурёха! — сердится директриса. — Так и будешь в приюте век коротать, коль себя подавать не научишься.
Тамара, когда платье оказывается на ней, ведет себя совсем по-другому — она не стремится понравиться баронессе, и во взгляде ее читается плохо скрытое презрение ко всем оценивающим ее сейчас людям. И когда она по требованию мадам Зиберт идет от одной стены зала к другой, движения ее кажутся слишком резкими, угловатыми. Я понимаю — ей совсем не хочется ехать на бал.
— Оно ей коротковато, — замечает баронесса. — Да и слишком она худа.
— По подолу можно кружево пустить, ваше благородие, — предлагает мадемуазель Коршунова. — И корсет потуже затянем.
