— Девочки, баронесса!!! — кричит рыженькая Даша Хитрук, влетая в комнату.
И мы мигом разбегаемся по сторонам — словно мышки — стараясь держаться как можно незаметнее. Анастасия Евгеньевна Зиберт часто бывает не в духе и свое дурное настроение выплескивает на того, кто первый попадется под руку. Только Аля остается на своем месте.
Наша попечительница появляется в мастерской не одна, а с директрисой приюта мадам Павленко. Баронесса раздражена, а мадам Павленко напугана. Следом за ними с понурым видом бредет сам барон Герман Францевич Зиберт.
— Нет, вы только представьте себе, Нина Александровна — они заявили мне, что отказываются от платья, потому что оно не модного фасона! Да кто они такие, чтобы судить о моде? Да они никогда дальше Пскова не бывали! Откуда им знать, что сейчас носят в Париже?
Директриса подобострастно кивает:
— Вы совершенно правы, ваше благородие.
— Я приехала к ним лично, поступившись гордостью, — продолжает метать громы и молнии Анастасия Евгеньевна, — а они оскорбили меня отказом. Я напомнила им, что на это платье пошла лучшая и самая дорогая ткань, какую мы только смогли достать. Я уж не говорю про жемчуг! Оно было сшито по размерам заказчицы и предложить его другой девице я не смогу. Во всяком случае, до новогоднего бала слишком мало времени, чтобы мы могли продать наряд хотя бы со скидкой.
— Именно так, ваше благородие! — снова поддакивает Павленко. — Они должны были оплатить хотя бы наши расходы.
Баронесса опускается в кресло и тяжко вздыхает:
— Так я им и сказала. И ни один порядочный человек не возразил бы против этого. Но старуха-графиня заявила, что не заплатит нам ни рубля. Дескать, мы сами виноваты, раз не сумели угодить их взыскательному вкусу. Вы понимаете, какая наглость?
Это понимаю даже я. И едва ли не впервые я совершенно согласна с баронессой. Кто мог назвать это платье дурным? Да ничего более прекрасного и вообразить себе нельзя!
— Только вот, что я вам скажу, милочка, — длинный тонкий палец мадам Зиберт взмывает вверх, — я знаю причину, по которой они от него отказались. Поговаривают, что мадемуазель Натали находится в интересном положении.
Произнося эту пикантную сплетню, она чуть понижает голос, и всё-таки мы слышим каждое слово. Я чувствую, как румянец разливается по щекам.
— Дорогая! — впервые подает голос барон. — Стоит ли говорить об этом? Здесь дети!
Но дамам нет до нас никакого дела. Не удивлюсь, если они не заметили нас вовсе. И потому на замечание Германа Францевича они не обращают никакого внимания.
