Отец рассмеялся. И улыбнулся. Никогда я не видел этой улыбки. Доброй. Чистосердечной. Он смотрел на меня, как на любимое дитя и улыбался.
– Кевин, я никогда не брошу тебя. Никогда не уйду…
– Тогда к чему весь этот цирк? К чему эта чертова деревня вместе с чертовой Кирой? Ты ведь не отправлял меня ни в какое прошлое, верно? Ох, что за фарс… все было так глупо. И якобы машина времени, люди в костюмах, бестолковые документы. Зачем, скажи?
Отец еще больше заулыбался. Пропала та добрая улыбка. Он смотрел как обычно, с насмешкой, и говорил язвительно.
– Я думал, ты уже понял. Видимо еще не вырос. Ну, какой парень не хочет съехать от родителей, найти девушку, устроиться на работу? У меня никогда не было отца, я жил на улице и воровал. Я постоянно дрался и постоянно убегал от полиции. А чего тебе нужно для счастья?
Я не смог ответить.
– А ты… ты не записал меня?
– Что ты, нет конечно. Я не могу вписать собственного сына в симфонию Смерти и Жизни. Это противоречит Кодексу.
Он посмотрел на меня внимательно и долго.
– Я знаю, чего ты боишься. Что вся история, от машины времени до побега из Люцио один большой сон. Боишься проснуться в пыльной квартире совсем один, не молодой и одинокий. Старый неудачник, бредивший идеей поймать в сновидениях Киру…
– А Кира реальна?
– Конечно. В каком-то смысле.
Я задумался. И пока думал о всякой ерунде, понял, что скоро отец исчезнет. Скоро я проснусь. Хотелось спросить у отца совета, жизненного навета, что и как мне делать. Хотелось подольше послушать его голос.
Но вопроса не было. Я ничего не придумал.
Мы молчали. Мир сновидений начал распадаться. Я стал чувствовать реальный мир – холод, колючую траву, касание ветра.
– Скоро я уйду. Навсегда. Жизнь бессмысленна, если нечем заняться. Когда ленишься, приходят мысли о суициде. Придётся найти дело, которому ты посвятишь все время и всю энергию. Все так живут, и по-другому никак. Попробуй найти Киру. Еще раз. И не молчи, Кевин. Признайся ей. Скажи, а не отдавай глупые письма. И не бойся. Все равны перед смертью.
Отец протянул мне руку, в первый раз в жизни. И я почувствовал сухую твердую ладонь человека, прошедшего через многое. Последнее, что я помнил – листья бамбука, шелестящие на фоне неба.
Я проснулся в поле сахарного тростника.
«…синее небо застывает перед глазами, когда ты произносишь имя; имя того, кто приходит по ночам в кошмарные сны, безмолвный и величественный; наводящий ужас шторм в бесконечном океане. А на самом дне я нашел то, что искал годами – смерть в объятьях чудовища…»
