Еще я вдруг вспомнил свою недавнюю встречу с клещехвостом и то, насколько чужой и непереводимой на мой язык показалась мне злая мудрость в глубине его черных глаз-бусинок. Хочешь ли ты этого или не хочешь, но приходится признать, что даже если мир и один, внутри себя он содержит еще миры, непонятные, чуждые друг другу.
Стрэй видела блокноты и ручки, которые я купил в том магазине. Мужчина, который уже перестал, завидя нас, хвататься за свою двустволку, очень удивился. Наверное, я был первым человеком на его веку, кто покупал блокноты и ручки. Даже не знаю, сколько лет они у него пылились, кто знает, может быть, он никогда и не заказывал их у своих поставщиков, может быть, они достались ему «по наследству» от предыдущего хозяина этого места, или кто-то приложил их к его заказу, так сказать, «в довесок». Стрэй одобрила мою покупку. «Ты говорил, что книги, написанные от руки – штучные. – вспомнила она. – Ты пишешь штучную книгу». Да, похоже на то. И возможно, раз уж мы решили пока ехать вместе, сказал я ей, она когда-нибудь будет ее штучным читателем. «Если ты будешь писать большую книгу, то нам придется кататься вместе довольно долго», – сказала она, внимательно глядя мне в глаза. Кто знает? Мне показалось тогда, что она хочет услышать, как я заверяю ее, что буду писать роман в нескольких томах, но как я мог это сказать? Сознательно ли она пропустила зыбкое слово «возможно», когда я говорил о своем штучном читателе?
Итак, повторюсь, я пока не знаю, о чем будет эта книга. Думаю, нужно писать только о том, что действительно с тобой случилось. Или еще случится. Или не с тобой. Все это будет правда. Наверное. Если писать честно. Возможно ли это – чтобы до конца честно? Получится ли у меня? Не могу сказать с уверенностью. Сказать так было бы слишком самоуверенно. А если будешь слишком уверен в собственной честности, можешь даже не заметить, как солжешь.
8. Маленький принц в бессердечной пустоши
Изломанная, скучная гряда далеких гор маячила на востоке. Местность здесь была чуть живее, и кустики хрустолиста то тут, то там собирались в небольшие колючие шапки, стелящиеся по земле и изо всех сил цепляющиеся за скупую почву и за собственное существование. Жизнь в них мерцала совсем призрачно, новые побеги сразу же почти полностью высыхали, но, как ни крути, это была жизнь. Утреннее солнце одевало холмы в длинные тени. С какой-то высокомерной ленью петляя между ними, дорога вела на север.
