В садике Пармезана Айвовна вымыла до блеска детские горшки, выстроив их в две колонны, хоть по линейке выверяй, синие налево, розовые направо, и пошла в столовую, где грудастая повариха рубила капусту тесаком.
– Почему он ушел? – спросила ее Пармезана Айвовна. Она была не такой дурой, как думали все, и не умственно отсталой, как хотел считать муж. Она привыкла обходиться малым, потому и слова роняла скупо и неохотно, как не хотят лишний раз открывать дверь на сквозняке.
Повариха вздрогнула и отложила тесак. Она не ожидала от Пармезаны Айвовны такой прыти, привыкнув к ее молчаливой кротости. Повариха решила, что Пармезана Айвовна не договорила, она явно хотела спросить: «Почему он ушел к тебе?», потому что муж действительно ушел к поварихе, и это обсуждал весь детский сад.
– Ты тоже кого-нибудь встретишь, – пролепетала повариха, но Пармезана Айвовна покачала головой.
Повариха, рослая и вооруженная тесаком, растерялась. От Пармезаны Айвовны, ее тощей фигурки в накрахмаленном до хруста халатике, исходила темная сила, и пожелание кому-то встретиться с ней больше напоминало проклятие.
Повариха поспешила уволиться в тот же день. Пути отступления были готовы заранее, заявление лежало у заведующей, и тесак она сжимала твердой рукой, когда взбаламученная грязь в душе Пармезаны Айвовны улеглась, но глупый вопрос подтек под дверь столовой ручейком: «Почему он ушел?».
Пармезана Айвовна проводила до дверей и ее, как в свое время мужа, и вымыла за поварихой пол, разогнав мутную воду и плеснув чистой, прозрачной.
О том, что повариха умерла, Пармезане Айвовне рассказала кастелянша.
– Твоя-то змейка, – кастелянша тронула Пармезану Айвовну за плечо, чтобы убедиться, что она слушает, потому что Пармезана Айвовна мерно раскладывала полотенца, повернувшись к возбужденной рассказчице спиной, и было непонятно, какое впечатление производят ее слова. – Твоя-то змейка, – повторила кастелянша. – Померла. Рак кожи, за полгода сгорела.
Пармезана Айвовна сгибала полотенца по полам, разглаживая ладонью, их стопка росла.
– На щеке пятнышко появилось сначала, вроде как родинка, только свербило, – кастелянша, раздосадованная тем, что слушательница никак не отреагировала на новость, продолжила свой рассказ. – Она значения не придала, мало ли что там чешется. Ну и дождалась. Пятнышко корками покрылось, кровить начало, а однажды… Смотрит она утром на себя в зеркало – а там мамочки! – кастелянша схватилась руками за щеки. – А пятнышко-то втрое больше прежнего!
