– Вы с Белым в Гагаре познакомились? – спросила я.
– Не, мы с ним в школе учились, – ответила Костяшка. – Но его всё время скидывали в интернат в Томилино.
– А родители?
– У него мама только одна. Она его и сдавала. Он в школе на уроки не ходил, из дома сбегал. Из интерната тоже два раза сбегал. Один раз к матери пришёл. Но она его не пустила. Второй раз – ко мне. Я тогда в восьмом училась. Пару дней жил у меня. Мы встречаться начали.
– Ты его любишь?
Костяшка не ответила.
– А ты Макса? – спросила уже она.
Я пожала плечами. Мы шли по дороге, на которой сейчас никого не было. Отец говорил, что завод закрыли, когда мне было пять лет. Тогда полгорода, и он тоже, остались без работы. Потом завод горел. Из нашего окна был виден дым – он поднимался выше крыш, и весь Октябрьский проспект был затоплен в этом едком дыму.
– Пойдём обратно, – скомандовала Костяшка.
Денег хватило на пачку сигарет и две бутылки пива. Выпили быстро, и уже через полчаса снова сидели вместе с парнями на Гагаре. Белый обнимал Костяшку, хоть они и не были вместе, а я сидела на коленях у Макса. Мы курили одну сигарету на двоих.
– Вчера, прикинь, все берцы себе отбил, – Белый указывал на свои тяжёлые ботинки, – когда по собакам лазали. Чуть самому башку не пробили.
– Ты давай полегче, – ответил ему Макс, – у тебя башка одна.
Все засмеялись. Мне тоже стало весело, хотя я не понимала и половины из того, о чём они говорили.
– А что за собаки? – спросила я уже у подъезда, когда Макс проводил меня домой.
– Собака – это так электричку называют. Белый ездит вечерами до Раменского искать приключения себе на одно место.
– Какие приключения?
– Ну находит в электричке каких-нибудь азеров или узбеков, которые по одному едут. Выкидывает их из электрички, забирает деньги.
– А ты не ездишь?
– Ездил пару раз. Один раз двоих чеченов хотели выкинуть. Прикинь, электричка останавливается, открываются двери, а там на платформе штук пять чёрных стоят. Еле тогда смотались. Так бы нас и положили там.
– Не боитесь?
Макс усмехнулся.
– У Белого видела, какие берцы? Он в носок себе вставил железную пластинку, чтобы бить больнее. Таким ударом можно запросто рёбра переломать. С ним вообще никто не связывается. И ты не связывайся. У него шнурки на берцах белые. Он уже походу завалил кого-то.
Мы зашли в подъезд, поднялись на пятый этаж и, как всегда, встали под самой крышей. Макс обнял меня.
– А ты? – спросила я, – ты кого-нибудь убивал?
– Нет. Ну то есть не знаю. Когда из электрички выкидываешь – об этом не думаешь. Но, мне кажется, нет. Да это не важно. Это же чёрные. Какая разница?
