– Думаю, что информация из первых рук далеко не всегда достоверна, – возразила Марина Васильевна, рисуя небольшой квадрат.
– Конечно! – рассмеялась голограмма. – Поэтому архиважно, чтобы сохранялось как можно больше свидетельств об одном и том же времени! Давайте оставим объективную реконструкцию прошлого историкам.
– Но историкам не обязательно копаться в чужом грязном белье, – не сдавалась Марина Васильевна, энергично заштриховывая квадрат.
– Вы, дорогая, наверняка знаете о существовании удивительной области человекознания – исторической психологии. А еще об исторической нейропсихологии. И так далее.
– Допустим, – Марина Васильевна нервно нарисовала над квадратом треугольник. Грифель не выдержал напряжения и сломался.
– И вы не можете не согласиться, что именно в грязном, как вы выразились, белье, – методично продолжила Лыпина, – невероятно много ценнейшего материала для познания глубин человеческой психологии на разных этапах общественного развития. Я не говорю сейчас о великих. Они по определению обречены на тщательный анализ всех видов их белья. Я имею в виду самых обычных людей-тружеников.
– Тогда поставлю вопрос иначе, – продолжала упорствовать Марина Васильевна, – вы самовольно распорядились тайнами других. Это не было их выбором. Вы в курсе, что один ваш друг умер, когда его дети узнали из архива правду, которую он доверил только вам?
– А что делать, Мариночка, – развела руками голограмма, – как говорится, лес рубят – щепки летят. Наука не всегда человеколюбива, даже если это человекознание в самом широком смысле этого слова. Извините за почти тавтологию.
Она доверительно наклонилась к Марине Васильевне и с революционной горячностью произнесла:
– Вы, Мариночка, прожили большую, насыщенную событиями жизнь. Вы жили при социализме и капитализме. У вас было и есть много знакомых и друзей. Ваш долг перед историей передать накопленные материалы в государственный архив. Это ваша, если хотите, обязанность! Я настаиваю, я требую, чтобы вы…
Не дав ей договорить, Марина Васильевна нажала кнопку «Завершение сеанса». Голограмма исчезла.
Вернувшись домой, Марина Васильевна вывалила на пол весь свой архив, достала из кладовки шредер, купленный ещё в семнадцатом году, и принялась разбирать документы, безжалостно превращая чужие тайны доинформационной эпохи в бумажные опилки.
