На девятый день, как положено, пришли на кладбище. Цветы на венках уже обмякли, земля подсохла, хлеб с гранёного стаканчика исчез, а водка то ли испарилась, то ли выпил кто-то. Анна поправила на венках ленточки, молча постояла у могилы и принялась раскладывать на маленьком столике поминальную снедь. Тоска по мужу ещё не улеглась – девять дней не срок.
– Ушёл братец, и у сестрицы старшей не спросился, – запричитала у могилы золовка Анны Татьяна, – на кого же ты меня покинул, сиротой оставил! Как же буду я теперь одна-одинёшенька век свой горький доживать без тебя, братец дорогой!
Татьяне недавно исполнилось семьдесят пять лет, у неё были дети и внуки, поэтому её причитания о сиротстве никого не тронули. К тому же Татьяна много лет занималась в Ансамбле народной песни местного Дома культуры, и в её рыданиях чувствовался профессионализм.
Отработав ритуал, Татьяна поправила платок, промокнула набежавшую от ветра слезу и присоединилась к Анне.
– Я что решила, – сказала Татьяна, – меня полóжите рядом с матушкой.
– Как это? – удивилась Анна. – Это, вроде, моё место. Ты вон к своему ближе ложись, а я к своему.
– Мне мой при жизни нервы трепал, что ж я буду с ним вечно маяться? Я лучше к матушке. Оно надёжнее.
– А меня куда ж? – Анна начала испытывать смутную тревогу.
– Не переживай, Нюра. Ляжешь прямо под боком у своего ненаглядного. Видишь – могилка слева от Петра. Я её давно для тебя присмотрела. Вот все рядком и упокоимся: ты, Пётр, матушка и я.
– Так то ж чужая могила, – растерялась Анна. – И участок чужой, и оградки разные.
– Не следит за ней никто. Вишь, заросла, да оградка облупилась. А из-за оградки вовсе не переживай: на том свете она не помеха, – подвела черту Татьяна.
– А вдруг там мужчина лежит, – с надеждой сказала Анна. – Как я с чужим мужиком-то лягу?
– Ну ты, Нюрка, даёшь, – рассмеялась Татьяна, – тебе уже семьдесят стукнуло, а ты про всякие глупости!
Услышав смех Татьяны, Анна с облегчением подумала, что золовка шутит. Татьяна любила дразнить Анну. Ей нравилось, как та терялась, краснела и не находила нужных слов. Она всю жизнь пользовалась своим неписаным правом старшей сестры – говорила брату и невестке, что хотела, и делала то, что считала нужным. Анна с ней никогда не спорила – переплачет обиду и забудет. Родня всё-таки. В этот раз Анна плакать не стала. Хоть и не к месту и не ко времени шутка Татьяны была, но жизнь-то продолжалась.
